Эндрю Олвик - Следы апостолов

— Ну как, разглядел? — остыл Юзик.

— Не-а, — почесал затылок, Алесь. — Як гэтыя бугаи на нас пабегли, дык я сразу и не зразумеу, чаму гэта яны. Пулемет в кусты — и пахавауся. Усе, думаю, хана нам!

— Значыць, и сапрауды не абасрауся, — передразнивая Алеся, сказал Юзик. — А то бы нас немцы быстро по твоему запаху нашли, тогда бы уж точно хана. Ладно, иди бери пулемет и мотаем отсюда. Ведь решили ночью идти, а в светлое время спать, а тебя угораздило на закате с немцами в зайчиков поиграть.

«Какой сумасшедший день сегодня выдался, — подумал Генрих, заводя двигатель. — Ом, мани, падме хум, — тихо запел он себе под нос индийскую мантру, под звуки которой Вагнер опять задремал на заднем сидении. — Надеюсь, на сегодня наши приключения закончатся. По моим расчетам, до Несвижа осталось совсем недалеко». Генрих засунул подальше в сапог уже начавший натирать голень свиток с чертежами замка, выжал сцепление, воткнул передачу и нажал на газ «Опеля».

— Так что насчет вечера? — спросил Вадим, когда они, пройдя через сад, свернули направо, в сторону беседки, едва заметной в густых кустах сирени. Алька помнила, как в детстве в этой беседке они всей семьей вечерами пили чай из бабкиного самовара, а под крышей висела старая керосиновая лампа с потемневшим стеклом, вокруг которой устраивали свой беспорядочный танец ночные мотыльки.

— А какие будут предложения? — в свою очередь поинтересовалась девушка, осторожно присаживаясь на давно некрашеное дерево. Ей не очень хотелось коротать вечер в душном ресторане, отмахиваясь от мух и терпя душевные муки под гнусавое пение российских шансонье.

Они уже перешли на «ты» и даже успели выяснить, кто, когда и под каким созвездием родился. К астрологии Алька относилась не то чтобы с почтением, но, скорее, с прагматичным интересом, вообще свойственным ее противоречивой натуре. «Что-то в этом есть», — говорила она подругам, надевая маску деланного безразличия, когда речь заходила о зодиакальной типологии. Сама же с интересом изучала гороскопы в журналах и всегда трепетно следовала изложенным там предписаниям, хотя в глубине души иногда и подсмеивалась над собой. Вадим родился под созвездием Весов, что поначалу Альку несколько озадачило — это был и ее собственный знак. Она предпочитала иметь дело с Водолеями и Тельцами, в крайнем случае — Раками. Они были более покладисты и никогда ей не противоречили. А Альке нравилось, чтобы ей подчинялись, сама же она подчиняться не любила.

— Посидим в «Ратуше», а потом можем прогуляться по городу, — начал Вадим, пытливо следя за выражением ее лица.

«Типичный следак, — мысленно улыбнулась девушка, — ишь как смотрит. Наверно думает, что видит меня насквозь. Привык там у себя в уголовке иметь дело с разным отребьем. Ну, ничего, я ему класс покажу, Пинкертон хренов».

— Ну, хорошо, — наконец сдалась она, на всякий случай выдержав длинную паузу. — Там хоть кормят прилично?

— Никто не жалуется. Всех туристов туда возят. Самый приличный ресторан в городе. И, кстати, интерьер приятный, под старину.

— Это что, горшки там разные, прялки-вязалки или что-нибудь новенькое? — ехидно поддела его Алька.

— Сама увидишь, — ответил он, нервно теребя незажженную сигарету. — Тут тебе не Минск, конечно…

Она уловила обиду в его голосе.

— Да ладно тебе, не обижайся. Только мне переодеться надо, ополоснуться и нос припудрить, морально настроиться. Это никак не меньше сорока минут. А ты можешь пока с Гришей продолжить собеседоваться, он уже наверно заждался. Гость его, кажется, недавно отвалил.

— Ничего, подождет, — буркнул Вадим, — я к нему не по личному.

— А по какому? — Алька удивленно вскинула брови. — Неужели по службе?

— Типа того, — неохотно подтвердил Вадим. — Консультируюсь.

— С Гришей?!

Вадим чиркнул зажигалкой, прикурил.

— А что тебя удивляет? Он иногда нам помогает. Ты ж сама знаешь, что у него вроде как дар провидческий, а кроме того склонность к бессребренничеству. Начальству моему это нравится. Ну, может и не дар, но что-то вроде того. Черт его знает, как это у него получается. Ему даже башку просвечивали, понять пытались…

— Да слышала я, — вспомнила Алька рассказ брата. — Экстра-сенсорика…

— Вот-вот, — согласился Островский, — она самая. У меня тут дело одно подвисает, так я и решил его задействовать. Начальство ждать не любит, результат требует.

— Кстати, не только слышала, но и видела, — добавила она.

— Это как? — заинтересовался Вадим.

— Ну, было дело, — неохотно начала Алька. — На днях, как раз в день приезда. Зашла я вечером к Грише, так, по-родственному, а тут к нему мужичок один подвалил со своими проблемами. Короче, слово за слово, достает он одну вещицу и просит посмотреть. Гриша как взял ее в руки, так сразу словно и окаменел. Я уже думала, что с ним что-то не то. Вещица, между прочим, тоже странная, хотя по виду — ничего особенного.

— Какая? — не удержался Вадим.

— Неважно. Слушай дальше. В общем, подержал он ее в руках, может, минут пять и, представь, рассказал, откуда она и что из себя представляет. Со всеми подробностями… Я так прямо там и охренела. И мужик тот — тоже. Мистика, не мистика, но факт. Очень интересный рассказ… Правда, Гриша потом весь вечер как контуженный был.

— Нет, я за ним такого не видел, — признался Вадим, — но кое в чем он нам действительно пару раз сильно помог. Вот и по делу этому тоже… Я, правда, ему сразу не поверил. А зря.

— А что за дело? — поинтересовалась Алька. — Снова что-нибудь украли?

Вадим обстоятельно загасил сигарету о нижнюю часть скамейки и посмотрел Алевтине в глаза.

— Нет, — покачал он головой, — на этот раз человека убили. Причем совершенно непонятно зачем и почему, так как тот был обычным стариком, пенсионером. Жил скромно, врагов не имел, ни с кем не ссорился.

— Да, мне брат что-то говорил, — припомнила она.

— Брат… Уже весь город судачит. Вот начальство на меня и наседает каждый день, когда, мол, по этому делу прогресс будет.

Пока Алька и Вадим, срытые от посторонних взглядов кустами сирени, разговаривали в беседке, Ежи Бронивецкий успел добежать до гостиницы. От сильного перевозбуждения у него тряслись руки, и он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Нечаянно подслушанный им разговор эхом отдавался у него в мозгу. Наконец, влетев в номер, он бухнулся на колени и стал горячо молиться, заламывая руки и сбиваясь с польского на латынь. «Все гордыня, гордыня моя…, — бормотал пан Бронивецкий, ползая на коленях в узком проходе между стеной и кроватью. — Убийство… Грех-то какой… А может, это семейное проклятие? Кара мне за отца, за все, что он тут натворил? Господь, Отец наш, он же все видит и во всем его промысел есть…»