Филлис Джеймс - Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе

Продолжали циркулировать слухи, мнения, обрывки информации. Одна обнадеживающая статья вызвала особенное волнение. «Таймс» писала, что полицейские разосланы по всем направлениям. Оказывается, примерно в половине второго в ночь на воскресенье, когда произошло убийство, один из работников господ Симов из Сан-Таверн-Филдс, получив жалованье в восемь шиллингов, вернулся домой в очень грязной рабочей блузе. Это заметила его домохозяйка и спросила, в чем дело и где он был. Выяснилось, что его облило маслом из лопнувшего бочонка и ему пришлось отмываться. Женщина заметила, что холодной водой масло не смыть, к тому же не чувствуется запаха. Вскоре мужчина отправился спать в комнату, которую делил с другим съемщиком, но рано утром исчез, и с тех пор его не видели. Решили, что он ушел по Портсмутской дороге. Его описывали так: среднего телосложения, тридцати лет от роду, с одним глазом, в сильно застиранной, полинявшей холщовой блузе и темных штанах. Эта волнующая новость побудила граждан к бурной деятельности, которая оказалась на удивление эффективной. В следующее воскресенье судьям Шэдуэлла пришло срочное послание от лорда Миддлтона, магистрата из Годалминга, который сообщал: разыскиваемый мужчина по имени Томас Найт схвачен и помещен в Гилфордскую тюрьму. Из Шэдуэлла в Годалминг немедленно отправили двух полицейских с заданием привезти этого человека обратно в Лондон.

Тем временем новость об исчезнувшем одноглазом в испачканной рабочей блузе распространилась по округе, и прежде чем Томаса Найта успели опознать и посадить за решетку, туда по подозрению попали несколько подвернувшихся под руку горемык. На Боу-стрит из прихода Сент-Джайлза поступила информация от какого-то повара, что одноглазый мужчина в рабочей блузе и темных штанах, соответствующий описанию Найта, находится там. Его арестовали и привели на Боу-стрит, где он сказал, что является плотником, занимается поденной работой и проживает на Шай-лейн. Но вразумительно объяснить, где находился в момент убийств, не сумел, и магистраты задержали его для выяснения обстоятельств. Когда арестованный в следующий раз предстал перед судьями, домовладелец подтвердил, что он в самом деле снимает жилье на Шай-лейн и в момент убийств находился в своей комнате в постели. Поэтому его отпустили, а «Таймс» едко заметила, что благодаря идиотской манере изъясняться он создал неудобства себе самому и тем, кто повыше его.

В субботу на Боу-стрит поступило еще одно сообщение: на Уиндмил-стрит видели человека в запачканной кровью рабочей блузе, который шел с какими-то солдатами. Наступил момент, когда полиция в замешательстве без разбора хватала всех, кто был в одежде с кровавыми пятнами и хотя бы отдаленно напоминал Томаса Найта. Полицейского послали привести в суд нового подозреваемого. Он нашел мужчину в компании с несколькими матросами. Они объяснили, что мужчина завербовался к ним и получил семь шиллингов в качестве премии за добровольное поступление на службу. Но они решили, что это мошенничество, поскольку этот человек из-за хромоты не подходил для службы. Его привели в суд, где он объяснил происхождение кровавых пятен – сказал, что нес овечью голову, и с нее накапала кровь. Его оправдали и отпустили, но в это же время поступили сведения еще об одном важном открытии. Некто Харрис с товарищем, судя по всему квакеры, шли воскресным утром на собрание на Пенн-стрит и – как теперь вспомнили и сказали судьям Шэдуэлла – увидели у приходской сторожки посреди Рэтклифф-хайуэй матросскую фуфайку и носовой платок, и то и другое было сильно перепачкано в крови. По этому поводу магистраты повесили еще одно объявление:

Судом получена информация, что в прошлое воскресенье, примерно в четверть девятого, у сторожки прихода Святого Георгия на Рэтклифф-хайуэй (Миддлсекс) была замечена запачканная кровью матросская фуфайка (или рубашка) и рядом платок в таком же состоянии.

Просьба к тому или тем, кто подобрал и, возможно, сохранил эти предметы, незамедлительно принести их в суд, поскольку предполагается, что они могут послужить ключом к разгадке ужасных убийств на Рэтклифф-хайуэй. Просьба также к тем, кто обладает сведениями об упомянутых рубашке и платке, явиться в суд, и они будут щедро вознаграждены за труды. По поручению магистратов

Предлагаемые вознаграждения были и в самом деле щедрыми. К этому дню они превысили 600 фунтов – солидное состояние в то время, когда жалованье мастерового за неделю составляло всего фунт. 14 декабря правительство увеличило обещанную награду со ста до пятисот фунтов – неслыханная сумма. К этому добавлялись пятьдесят фунтов от прихода Святого Георгия, двадцать – от речной полиции Темзы и пятьдесят гиней лично от достопочтенного Томаса Боуэса, что и было обнародовано 14 декабря.

Семью Марров похоронили на следующий день, в воскресенье, почти ровно через неделю после их смерти. В церковном дворе прихода Святого Георгия на Востоке вырыли одну на всех могилу. Погода всю неделю стояла холодная, и лопаты могильщиков звенели о землю, как о металл. Но день погребения выдался мягче, и дыхание столпившихся с раннего утра на Рэтклифф-хайуэй людей поднималось в воздухе, словно легкая дымка. Слышались постукивание замерзших ног о мостовую, приглушенный говор, хныканье нетерпеливых детей. Ровно в половине второго тела подняли по ступеням под своды неподражаемой башни архитектора Николаса Хоксмура с ее великолепным венцом из колонн и пронесли в церковь Святого Георгия на Востоке, прихожанами которой были Марры и где только месяц назад они гордо стояли перед купелью, когда крестили их сына. Плачущих женщин под плотными черными вуалями – мать и сестер миссис Марр – приветствовали сочувственными возгласами. Люди помнили, что в прошлое воскресенье они приехали в Лондон, чтобы провести день с родными, и ничего не знали о случившемся, пока не подошли к дому.

Картину описывает репортер того времени Джон Фэрберн:

«В этот день Рэтклифф-хайуэй представлял собой сцену мрачной скорби и стенаний. Наверное, не бывало случая, чтобы печаль сопровождалась таким всеобщим унынием, как в этот раз, когда молодую семью провожали в безотрадный дом смерти. Невозможно выразить, с какой торжественностью вели себя люди всех званий. Толпа образовала строй, проведя несколько часов в терпеливом ожидании. Многочисленные отстоявшие службу молящиеся остались, чтобы увидеть трогающее за душу зрелище. В половине второго не без трудностей подошла процессия. Церемонией руководил преподобный доктор Фаррингтон, который совершил заупокойную мессу, почти подавленный грузом своего долга. Процессия вступила в храм в следующем порядке: