Иван Любенко - Поцелуй анаконды

Извозчик оказался неподалеку, и чалая лошадка споро побежала по мостовой. Пассажир достал из кармана синюю коробочку с надписью «Г. Ландрин. Монпансье. Смесь». Выбрав розовую конфетку, он отправил ее в рот и предался размышлениям: «Если подозрения оправдаются, то в моей практике это дело станет вторым, когда смерть настигает из прошлого. Я совершенно уверен в том, что все наши дурные поступки не уходят в вечность, а копятся десятилетиями. И когда их количество достигает критического уровня, господь наказывает: он убирает последнего представителя поколения, допустившего злодейство. Причем в общую копилку грехов попадают деяния не одного человека, а целого рода. И совершенно неважно, что тот или иной дурной поступок не упоминается в «Уложении о наказаниях». Достаточно того, чтобы человек осознал, что совершил мерзость. Стоит ему только об этом подумать, как всевышний тут же поставит метку».

Экипаж остановился у помпезного трехэтажного здания. Вывеска над вторым этажом гласила: «Императорский Новороссийский университет».

Николай Петрович Нижегородцев расхаживал по читальной зале и нервно покашливал. Такое состояние он испытывал с того самого момента, когда рано утром заголосил механический дверной звонок, и почтальон вручил конверт с телеграммой из Одессы. Присяжный поверенный просил сегодня, к семи пополудни, собрать в читальной зале публичной библиотеки всех тех, кто присутствовал во время убийства директора первой мужской гимназии, в том числе и арестованного письмоводителя Каюмова. Из официальных чинов приглашался только Ефим Андреевич Поляничко. Все уже были на своих местах. Угрюмый Каюмов в мятом сюртуке и несвежей сорочке примостился рядом с начальником сыскного отделения. Малые ручные цепочки с его запястьев были сняты. Арестант молча уставился в пол. Минутная стрелка на напольных часах приближалась к цифре «7». Никто, кроме Поляничко и доктора Нижегородцева, кажется, не догадывался, зачем их сюда пригласили.

Когда раздался бой часов, в коридоре послышались шаги. В дверях показался присяжный поверенный. Он держал в руках саквояж. Бросив шляпу на стол, адвокат уселся напротив инженера Вахтеля.

– Добрый вечер, господа! Благодарю вас, что смогли уделить мне время. Сегодня минуло шесть дней с того часа, когда в это окно влетела пуля из винтовки, установленной на чердаке соседнего дома. Как вы знаете, это стало возможным благодаря хитроумному механизму, приделанному к стволу. Сам принцип убийства давал возможность преступнику обеспечить себе стопроцентное alibi, находясь не только рядом с жертвой, но и среди остальных свидетелей смертоубийства. Именно поэтому с самого начала я внес в список подозреваемых трех человек: вас, господин инженер, – Ардашев повернулся к Вахтелю, – вас, господин Каюмов, – он смерил взглядом письмоводителя, – ну и, конечно же, так сказать, хозяина читальной залы – господина Коркина.

– А как же доктор? Он ведь тоже здесь находился? – недовольно пробубнил арестант.

– Николая Петровича я вычеркнул из списка по двум причинам: во-первых, мы дружим с ним почти год, и, насколько я умею разбираться в людях, он не способен на преступление, а во-вторых, доктор единственный из всех свидетелей, кто сразу же бросился за городовым и не остался на месте убийства, пытаясь убрать самую важную улику, о которой я расскажу позже.

– Простите, Клим Пантелеевич, что перебиваю вас, – вмешался Нижегородцев. – Но я выбежал на улицу лишь только после того, как убедился, что господин Мавилло мертв и я уже ничем не смогу ему помочь.

– Безусловно, свой долг врача вы выполнили, и никто не может упрекнуть вас в обратном, – уточнил Ардашев. – Однако я продолжу. Из формуляра, заполненного на директора гимназии, следовало, что он получил семь книг. Позволю их упомянуть: «Записки зоолога» Крюгера, «Жизнь животных» Брема, «Обитатели моря» Укрофта, Encyclopaedia Britannica, том четвертый, «Phoronis» W. Host., «Limax lanceolatus» П. Палласа и «Анатомия ланцетника», принадлежащая перу покойного Василия Поликарповича Мавилло.

Позже верхнюю книгу, запачканную кровью, Ксаверий Нифонтонович выбросил. В итоге их осталось шесть. Но дело в том, что я, когда только вошел в залу, насчитал восемь. Так куда делась восьмая? И что это была за книга? Дабы разобраться в этом, я принялся рыться в каталоге. И в ящичке «Естествознание» обнаружил весьма интересную карточку на монографию Мавилло. На ней красовались весьма неприличные словеса в адрес автора. Простите, но я их озвучу. Первая, исполненная черными чернилами и выведенная каллиграфическим почерком, состояла всего из одного словосочетания: «Грязный жеребец», а вторая, написанная химическим карандашом, гласила: «Согласен, он – редкостная скотина». Поскольку наш библиотекарь бросил испорченную карточку в корзину для бумаг, то я счел возможным подобрать ее и оставить себе. Кстати, оба автора этих строк находятся среди нас. Не правда ли, господа? – Ардашев остановил свой взор на инженере Вахтеле, а потом, через несколько секунд, переведя взгляд на письмоводителя Каюмова, добавил: – Я не собираюсь сейчас вдаваться в подробности ваших взаимоотношений с убиенным, но замечу лишь, что у каждого из вас были свои основания для неприязни к директору гимназии.

Таким образом, можно прийти к выводу, что и у господина Вахтеля, и у господина Каюмова имелись мотивы для совершения преступления в прошлый четверг.

– Послушайте! – вставая и одергивая форменную куртку, возмутился инженер. – Вы что? Считаете меня убийцей? Да я в суд на вас подам!

– Успокойтесь, сударь! – проворчал Поляничко. – Вас пока еще не назвали преступником. Вы бы лучше извинились, что испортили имущество публичной библиотеки, оставив непотребные слова на карточке. – Он поднял глаза на библиотекаря. – Ксаверий Нифонтонович, надеюсь, вы не оставите этот поступок безнаказанным?

– Да-да, безусловно. По нашему положению виновные в порче библиотечного имущества должны оплатить штраф, в зависимости от суммы причиненного ущерба. – Коркин поправил очки и вынес вердикт: – В данном случае будет достаточно взыскать с каждого лица по одному рублю.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – пробасил Поляничко и полез за табакеркой. Однако, вытащив ее, передумал и убрал назад.

Ардашев поднялся. Все тут же уставились на него.

– Стоит заметить, что и вы, Ксаверий Нифонтонович, относились к покойному без особенного пиетета. Причиной этому, как известно, послужил отказ директора гимназии предоставить вам вакантное место учителя рисования. Таким образом, вы стали третьим кандидатом на совершение преступления.