Карл Ганеман - Мёртвый палец

— Подобного рода вещи обыкновенно не говорятся даже между лучшими приятельницами. Но допустим, что вы правы, разве не удивительно, что о молодом Минсе ни слуху, ни духу?

— Разумеется, это меня удивляет, но на это у меня есть свои соображения.

— Какие же? — полюбопытствовал сосед.

— Гм, не знаю… но у меня темное предчувствие, что и с ним случилось несчастье.

— Разве вы думаете, что и он зарезан? Если бы так, то где-нибудь нашли бы его труп.

— Кто знает, может быть, и найдут еще? Но не станем, сосед, придумывать еще худшее. Впрочем, мне это и в голову не приходило. Напротив, я думал, что Иосиф, так как он учится в Париже, ехал домой, дорогой вдруг захворал и где-нибудь нашел такое пристанище, куда не дошел еще слух о преступлении.

— По правде сказать, ваши предположения, может быть, и справедливы. Но пока он не покажется или не будет о нем вестей, его будут считать виновным. По крайней мере, так думает целый город.

— Да пускай их! Я остаюсь при своем мнении и стою за его невинность. Во всяком случае, он скоро даст о себе весть и докажет свою невиновность. Да хранит вас Бог, сосед!

С этими словами соседи расстались.

Альмарик ошибся, полагая, что молодой Минс скоро отыщется.

Отправленный папским генерал-губернатором Сестили в Марсель посол через две недели после похорон вернулся назад без всякого успеха; он ничего не мог разузнать о пре-ступннке. Подобного же рода известия получались из Сет-ты, Арля и других городов: нигде не оказалось человека, носящего приметы Иосифа Минса.

Сам папский легат ревностно занимался этим делом и употребил все средства, чтобы отыскать следы преступника. Винчентини писал и парижскому полицмейстеру Сартину, но получил короткий ответ: «Разыскиваемый вами молодой человек до сих пор не встречался и вряд ли покажется здесь. Ищите, пожалуйста, в Авиньоне».

Его и искали, но тщетно. Все-таки местные розыски властей значительно облегчились тем, что им охотно содействовал каждый обыватель. Для всех было важно поскорее отыскать преступника и передать его правосудию. Обысканы были все углы и закоулки, все монастыри и уединенные места с самой кропотливой добросовестностью, но Минса не находили нигде и, наконец, пришли к убеждению, что он давно скрылся из Авиньона и нашел убежище в Испании.

Со времени убийства прошло уже два месяца. В последних числах апреля папский легат пригласил к себе во дворец на празднество некоторых самых знатных жителей из города и окрестностей.

Между гостями находился и знаменитый доктор из Монпелье, лечивший жену часовых дел мастера во время ее последней болезни и стоявший с последним на дружеской ноге. Его глубоко потрясло известие об убийстве близкой ему семьи, и он откровенно высказывал это присутствовавшим гостям. Разговор между этими последними вращался, разумеется, лишь о подробностях преступления и о невозможности поймать виновного; вообще в Авиньоне ни о чем больше не толковали.

— Сознаюсь откровенно, мои почтенные собеседники, — прибавил доктор, — что сначала я считал невозможным, чтобы Иосиф Минс мог совершить ужасное преступление. Но теперь я не сомневаюсь в сто виновности.

— А, в самом деле? — воскликнули с разных сторон. — Разве вы что-нибудь узнали, любезный доктор?

— У вас, без сомнения, есть доказательства его виновности? — спросил в изумлении один из гостей.

— Этого, положим, нет, — возразил доктор, — но я считаю ее весьма вероятной, потому что все обстоятельства говорят за это. Сегодня я встретил некоего Ланглада, который рассказал мне все дело во всех его подробностях. Я думаю, что если бы сын убитого не был виноват, то он должен был бы явиться, чтобы отмстить за отца и сестру.

— Ланглад! Кто это — Ланглад? — воскликнул папский легат, только что подходивший к группе, среди которой находился доктор. — Я где-то уже слышал это имя, но не помню, когда и при каких обстоятельствах, — прибавил он, задумавшись.

— Очень может быть, — отвечал доктор. — Ланглад — студент, усердно посещавший в Монпелье в прошлом году мои лекции. По его словам, — он живет в настоящее время в этом городе, — был ближайшим другом семейства Минсов и больше всех был поражен его убийством, потому что намеревался на дочери…

— Вы ошибаетесь, любезный доктор, — перебил его с полуулыбкой легат, — нам всем известно, что мамзель Минс была почти что помолвлена с Дюбуром.

— Извините, ваше высокопреподобие, если я осмелюсь противоречить вам, — отвечал доктор совершенно уверенным тоном, — я знаю это от самого Ланглада, и так как молодой человек мне известен за весьма правдивого, то я и не имею никаких причин сомневаться в его словах.

— Гм, — заметил легат, — тогда или Дюбур солгал, или же он и ваш Ланглад одно и то же лицо.

— Это может быть, — отвечал, улыбаясь, доктор, — но я не знаю никакого студента Дюбура, а Ланглада, и потому должен стоять на своем.

— Это дело легко выяснить, — заметил Винчентини. Затем, обращаясь к подходившему аббату Сестили, он сказал:

— Любезный аббат, будьте так добры, прикажите сию же минуту позвать ко мне Дюбура.

Старец удалился, чтобы передать находившемуся в передней караульному офицеру приказание легата, а прочие обменивались своими мнениями насчет только что происходившего разговора и нетерпеливо ожидали развязки этой загадки. Их любопытство скоро должно было удовлетвориться, потому что отправившийся на дом к Дюбуру офицер встретил молодого человека в одной из ближайших к дворцу улиц. На приглашение офицера идти с ним он, правда, пробормотал что-то о крайне нужных, неотложных делах, но из опасения навлечь на себя немилость папского легата, он все-таки под конец согласился немедленно исполнить его приказание.

Офицер тотчас же провел Дюбура в столовую.

Завидев дружески кивавшего ему доктора, молодой человек на минуту переменился в лице и, ошеломленный, отступил на шаг назад. Но в следующую же минуту он пересилил свое смущение и с дерзкой, несколько насмешливой улыбкой обвел глазами блестящее собрание, большинство которого было ему знакомо.

От проницательного взора папского наместника не укрылась ни внезапная краска вошедшего, ни его минутное смущение. Нахальный вид, которым оп старался скрыть это последнее, очевидно, произвел на Винчентини дурное впечатление; однако он подавил свое неудовольствие и обратился к молодому человеку с резким вопросом:

— Как ваше имя, милостивый государь, Дюбур или Лан-глад? Которое из них настоящее?

— И то и другое, монсеньор, — отвечал спрошенный, дерзко встречая испытующий взгляд князя церкви. — Я…

— Как? — несколько запальчиво перебил его Винченти-ни. — Нельзя же носить два имени? Или, может быть, у вас их несколько, особое для каждого города, и вы меняете их, смотря по надобности?