Карл Ганеман - Мёртвый палец

— Другими словами, ради своей невесты я должен поступить в какое-нибудь духовное братство?

— Хотя и не поступить в братство, но по крайней мере искать более приличных удовольствий.

— Вы отчасти правы, и я признаюсь, что вы меня окончательно выбили из седла своей проповедью, — сказал Дю-бур таким тоном, в котором нельзя было разобрать, было ли это сказано серьезно или иронически. — Увидим, может быть, я и обращусь. Это тем вероятнее, что масленица, а с нею и все удовольствия кончаются. Но, несмотря на мороз, погода так хороша, что нельзя сидеть за печкой, да набожно ловить сверчков. Поэтому я воспользуюсь ею и отправлюсь в деревню. Минсы, наверно, в Воклюзе. К ним я и отправлюсь отобедать. До свидания, мастер Альмарик!

С этими словами он протянул столяру руку, которую тот крепко пожал, и скорыми шагами стал спускаться по улице.

Альмарик долго следил глазами за удаляющимся, пока тот не скрылся из вида.

Затем, взглянув еще раз на тот дом, перед которым он стоял и ставни которого все еще были закрыты, и он возвратился домой.

Авиньон, в настоящее время главный город Воклюзского департамента, ко времени нашего рассказа еще не вошел в состав французской монархии, а был папским владением [3] Авиньон, в XIV в. резиденция ряда пап (период «авиньонского пленения»), в 1348 г. был приобретен папой Климентом VI у королевы Неаполя и графиним Прованса Джованны I. В 1768–1774 г. город был оккупирован французскими войсками и «воссоединен» с Францией. В 1791 г. Авиньон был аннексирован Францией по решению революционного Национального учредительного собрания, что было окончательно закреплено Толентинским договором 1797 г. . Но в качестве собственности римского престола он приносил ему мало пользы или, вернее, никакой, потому что за все местные произведения, ввозившиеся во Францию, взималась непомерно высокая пошлина. Таким образом, Авиньон столько платил во французскую государственную казну, точно он принадлежал Франции. Доходов, которые получала курия от этого своего владения, хватало ровно на столько, чтобы содержать солдат и гражданских чиновников и поддерживать в сколько-нибудь надлежащем порядке городские общественные здания и улицы. Авиньон служил некогда резиденцией семи папам, а в настоящее время о прежнем его блеске осталось лишь печальное воспоминание. Кровавые распри, разгоревшиеся между возникшими здесь духовными братствами белых, серых и черных покаянников, имели своим последствием глубокий упадок благосостояния города, ставшего скопищем всякого рода пороков. Во всех слоях населения обнаружилась не имевшая пределов нравственная распущенность, доходившая почти до одичания. И всем этим город был косвенным образом обязан римскому двору. Дошло наконец до того, что Авиньон снискал прозвище <���Западного Вавилона».

Самое худшее, последнее отребье со всей Франции находило здесь убежище; они составляли здесь сборища, чтобы затевать какие-нибудь гнусные дела или набирать себе товарищей.

Хотя с тех пор, как папский легат Винчентини поселился в Авиньоне, в течение двух лет до властей не доходило никаких сведений об убийстве или каком-нибудь ином преступлении, это нисколько не доказывало, чтобы в настоящее время в городе было безопаснее прежнего. За это время могло быть совершено немало преступлений, не доходивших до всеобщего сведения. Кроме того, в городе ходили неопределенные слухи о нового рода злодеях, получивших название «усыпителей», потому что, перед тем как ограбить, они имели обыкновение усыплять свою жертву каким-нибудь наркотическим средством. Но так как до сих пор факта совершения какого-нибудь подобного преступления доказать было нельзя, то «усыпители» считались вымыслом какого-нибудь досужего человека, придуманным для того, чтобы пугать боязливых людей. Напротив, граждане считали себя счастливыми под управлением Винчентини, державшего, по-видимому, бразды правления потуже своего предшественника.

Какова была религиозность обитателей Авиньона, благосклонный читатель мог судить по разговору, приведенному в предыдущей главе и происходившему 10 февраля 1768 года, в первый день великого поста. Люди, похожие по характеру на нашего героя, не составляли исключения. Дело дошло до той степени, когда не то что начинается неверие, а вообще иссякает вера.

Простившись со столяром Альмариком и дойдя до конца улицы, он направился на набережную, лежавшую у под-иожия городской стены, и перешел через жалкий деревянный мост, соединяющий берега Роны, на которой расположился Авиньон, по дороге к городку Вилльнёв.

Часа через полтора молодой человек дошел до деревни Воклюз, где находится воспетый Петраркой источник и где у Минса был хорошенький домик и небольшое имение.

Дюбуру не пришлось заявлять о своем приходе. Арендатор имения, который, вероятно, очень хорошо знал его, случайно оказался в примыкавшем к имению саду, увидал его и пошел к нему навстречу.

— С добрым утром, господин Дюбур! — закричал он издали. — Иной раз и вы жалуете к нам?

— Да, собственной персоной, — отвечал тот, смеясь и крепко пожимая протянутую ему руку.

— Ну, я очень рад! — отозвался приветливо арендатор. Как поживаете? Хорошо — надеюсь?

— Благодарю вас, господин Бале! Ну, а вы как? Что поделывает ваша дорогая семейка?

— Мы, слава Богу, наслаждаемся прекрасным здоровьем, только иногда меня ревматизм мучает. Но жена и ребеночек, слава Богу, здоровы. Как поживает мой двоюродный братец?

— Ваш братец, господин Минс? — спросил Дюбур с притворным удивлением.

— Ну да, кто же еще… другого двоюродного брата у меня нет; вам это должно быть известно — ведь вы сватаетесь за мою племянницу.

— За тем-то я и пришел к вам, чтобы осведомиться о здоровье господина Минса, — сказал молодой человек с возрастающим удивлением.

— Вы пришли ко мне, в Воклюз… по этому поводу? — спросил Бале, удивленный в свою очередь.

— Ну да, да, — возразил Дюбур с некоторым нетерпением. — Где мне его найти? Дома ли он?

Арендатор смотрел на молодого человека совершенно озадаченный.

— Мой двоюродный брат? — спросил он снова.

— Да, да, господин Минс.

— Но я никак не могу вас понять, господин Дюбур, — сказал Бале; затем, осмотрев костюм посетителя, он, улыбаясь, прибавил:

— Я вижу, вы только что с маскарада, и во всяком случае все еще находитесь под его впечатлением; этим только и могу объяснить себе ваш странный вопрос о моем брате, проживающем, как вам небезызвестно, в городе.

— Господин Бале, — заговорил, по-видимому, раздраженный Дюбур, — ваше обращение становится оскорбительным! Может быть, вы считаете меня за пьяного потому только, что я осведомляюсь о здоровье вашего брата?