Николай Свечин - Дознание в Риге

– Да, – согласился Лыков. – Это меня удивляет с самого приезда. У нас в Петербурге если портяночник вынул нож, то надо драпать. Он шутить не станет. А у вас в Риге ежедневно кого-то отвозят в больницу с легкими ранениями. Каждый щенок носит в кармане лезвие, а пользоваться им не умеет. Это что, здешняя особенность?

– Так и есть. На Московском форштадте.

– А на Митавском, стало быть, иначе?

– У Августа не забалуешь, – серьезно сказал Сергей Петрович. – Латыши его – народ злой и решительный. Потому и боятся его больше, чем правобережных атаманов. Вы к нему так, с улицы, лучше не подъезжайте. Можете не успеть вынуть свой билет.

– Неужели?

– Уж поверьте. Надо о встрече с ним заранее договариваться, посредника искать.

– Хорошо. А Цвейберг чем опасен?

– Он самый страшный человек в городе.

– Поподробнее, Сергей Петрович. Чем я рискую, встречаясь с ним?

– Если есть у нас «иван», то это Цвейберг. Потому что умный. И уже капитал немалый нажил, может нужных людей покупать. Дохлый Август против него мелкая фигура. Он действует ножом, а немец – рублем. Так много больше зла можно учинить. А если понадобится Цвейбергу нож, то он и его купит.

Слова сыскного надзирателя звучали убедительно. В самом деле, умные негодяи при деньгах опаснее простых гайменников, даже с задатками вождей.

– Спасибо, Сергей Петрович, учту. Подскажите, как мне с «королем» Задвинья встретиться?

– Ох, не вовремя вы затеяли. После смерти Вовки Рейтара… Надо немного обождать. Сейчас все мазы настороже, друг на друга думают. Август ни с кем не станет разговаривать, пока не разберется, что к чему. А уж какая буча поднимется на Московском форштадте!

– Хорошо. А с Цвейбергом?

Растегаев развел руками:

– Не моего масштаба вопрос. Я для Теодора Оттоновича никто. Просто никто.

– Что же мне теперь, отдохнуть с недельку? – раздраженно спросил Алексей. – Туда нельзя, с этим бесполезно…

– Надо железнодорожника искать, – убеждено ответил надзиратель. – Он тут главная личность, он воду замутил. Чей-то приказ, сволочь, выполняет.

– И как же вы его найдете? В лицо парня никто не видел, приметы самые общие. И сколько в Риге железнодорожных рабочих? А вместе со служащими?

Растегаев сник:

– Да, вы правы. Дорожников у нас необычно много, как нигде. А тут еще на двух вагоностроительных заводах есть приемщики, они тоже относятся к Министерству путей сообщения. Испытательные машинисты ихние опять же в черных шинелях… А сам узел! В нем четыре дороги: Риго-Псковская, Риго-Орловская и еще на Больдераа и на Мюльграбен. При каждой собственные мастерские, склады, паровозные депо. Кроме того, есть внутренняя линия, к портовому элеватору. Черт ногу сломит…

– Ладно, – вздохнул питерец. – Давайте, правда, подождем дня три. Пусть море уляжется.

Лыков перестал шляться по форштадтам. Он рассказал все Кнауту и заручился его одобрением. Коллежский асессор убедился, что его оппонент действительно опытный сыщик и может сделать то, что не по силам рижанам. Но при этом питерец сообщает свои открытия и готов сотрудничать. Александр Иванович не то чтобы подобрел, однако начал кое-что открывать взамен и перестал смотреть букой.

Но трех дней отдыха не получилось. Уже через день надворного советника опять озадачили. Ярышкин исчез! Узнав о смерти своего заклятого врага, он почему-то не обрадовался, а наоборот, перепугался. Иван Иваныч срочно лег в городскую больницу на Александровской высоте, в отдельную палату. И ко входу приставил охранника. Пролежал так он лишь сутки, а потом пропал. Охранник отлучился по малой нужде, а когда вернулся, палата была уже пуста. Вещи на месте, следы борьбы отсутствуют. Но больного нет.

Обнаружился он к вечеру следующего дня. Из Мюльграбена сообщили: Двина выбросила на берег тело. Покойник одет в белое коломянковое платье, на плечах куртки черные буквы «АВ» [56]. В груди напротив сердца ножевая рана.

Рига в третий раз содрогнулась, когда появился еще один труп. Его нашли на Кандауском переезде Больдерааской ветки. По виду – обычный «утюг», рядовой бандит. Грудь прострелена навылет. Сыскные быстро опознали убитого: Иван Смиренноумов. Вот ведь фамилия! Не иначе, из духовных лиц. Смиренноумов состоял в шайке Вовки Рейтара и был среди тех, кому маз перед смертью поручил искать железнодорожника. И тело лежало на путях. Видать, выполнил парень задание на свою голову…

У полицмейстера от таких событий сдали нервы. Он вызвал к себе Лыкова и не нашел ничего умнее, как сказать ему:

– До вашего приезда у нас тут было тихо!

– Может, и гайменников в Ригу я привез? – ядовито осведомился сыщик.

– Что? – не понял Войтов.

– Поясню. У вас началась война банд: делят Московский форштадт. Допускаю, что смерть Титуса и проводимое мной дознание как-то ускорили процесс. Но лишь ускорили. А предпосылки все были налицо и созданы они вами. Так что не валите с больной головы на здоровую…

– Я буду писать в министерство!

– Напрямую не имеете права, а губернатор не завизирует ваше отношение [57]. И вообще, не мешайте мне. Пока я вас с должности не выгнал. Нет сил помочь, так хотя бы не лезьте. Скоро все кончится, и город станет чище.

Лыков забрал в обсервационной камере пулю и отвез ее в штаб корпуса. Подполковник Баранов вызвал оружейного мастера 115-го пехотного Вяземского полка. Явился сухой дядька в очках, похожий на профессора философии. Он рассмотрел в лупу кусок свинца и сказал:

– Нерусская.

– Да, калибр меньше нашего трехлинейного, – согласился надворный советник.

– Держал я однажды в руках такую. Точь-в-точь!

– Где и при каких обстоятельствах?

Дядька задумался.

– Зимой дело было, – вспомнил он. – В полковом тире поручик Бако-Абаковский пристреливал бельгийский револьвер фабрики Нагана. Последнюю модель, семизарядную.

– Калибр две и девять десятых линии? [58] – оживился сыщик.

– Точно так. Редкий у нас револьвер, мало где его встретишь. А хороший! Очень хороший. Вот у него такие пули.

– Револьвер у поручика случаем не пропал?

– Пропал, – сокрушенно подтвердил оружейник.

Баранов провел расследование и выяснил, что револьвер системы Нагана модель 1895 года был украден у Бако-Абаковского из квартиры его вестачом [59]. Кража произошла два месяца назад, в марте. Сам вестач сбежал, был пойман и сейчас отбывает наказание в Бобруйском дисциплинарном батальоне. Лыков потребовал протокол допроса. Дезертир сообщил на дознании, что продал наган неизвестному латышу. Приметы: восемнадцать-двадцать лет, белобрысый, корпусный, одет в суконную на вате куртку. Сделка совершилась в корчме на берегу реки. Там еще железная дорога близко… Негусто. И покупатель револьвера совсем не похож на чернявого юношу в железнодорожной шинели.