Сергей Степанов - Догмат крови

— Гнусная погромная газетенка.

Лядов сухо заметил, что о политической физиономии «Земщины» спорить не намерен, однако, руководствуясь означенной газетной заметкой, крайне правая фракция Государственной думы внесла срочный запрос о ходе расследования. Собственно, он откомандирован в Киев как раз после горячих думских дебатов. Чтобы коллеги по судебному ведомству почувствовали, до какой степени в Петербурге накалена атмосфера, он прихватил стенограмму выступления лидера фракции крайне правых Маркова-второго. Вице-директор покопался в кожаном портфеле, вынул листок и зачитал: «Наша детвора, гуляющая на солнце, веселящаяся в садиках, каждую минуту может попасть в беду, к ней может подкрасться с длинным кривым ножом жидовский резник и, похитив резвящегося на солнышке ребенка, утащить его к себе в жидовский подвал».

— Господи! — ахнул Брандорф. — Неужели этот бред произносится с трибуны Государственной думы?

— Свобода слова не только для левых. Впрочем, эту часть речи господина Маркова я пропущу за ненадобностью. А вот это интересно, так как касается непосредственно киевской магистратуры: «Нам только объявили от имени правительства, что беспокоиться уже нечего; уже судебный следователь Фененко приступил к делу, что над ним парит господин прокурор судебной палаты и что мы можем теперь заснуть. Но мы-то знаем, что этот самый парящий над следствием прокурор палаты уже требовал от киевских властей, чтобы не была допущена панихида по злодейски умерщвленному христианскому юноше. От такого парящего судебного орла мы вряд ли многого дождемся». Благоволите разъяснить историю с панихидой, — потребовал Лядов.

Чаплинский начал объяснять, что он всего лишь хотел принять меры для предотвращения массовых беспорядков. По его просьбе губернатор вызвал руководителей патриотических организаций и рекомендовал им отменить панихиду. К сожалению, от губернатора они направились прямиком к генерал-губернатору, и панихида была разрешена. После панихиды произносились подстрекательские речи, причем, по агентурным данным, особенно отличился студент Голубев.

— Господа, — твердо сказал вице-директор, — я вынужден указать на совершенно неудовлетворительную постановку сыскного дела и настоятельно рекомендую передать полицейское дознание в более опытные руки.

Брандорф заметил:

— Просчеты начальника сыскного отделения Мищука объясняются тем, что он недавно в Киеве и не успел завести надежных осведомителей. Лучше всего усилить дознание путем привлечения сыщика Красовского, досконально знающего киевский преступный мир. В настоящее время Красовский служит становым приставом в Сквирском уезде, но его можно откомандировать в распоряжение полицмейстера.

— Так и сделайте. Мищука отстранить, вызвать этого вашего Красовского, — распорядился вице-директор, когда лодка подплыла к Цепному мосту.

Чиновники поднялись по ступенькам и расселись по моторам. Едва машина с вице-директором и прокурором палаты двинулась с места, Лядов неодобрительно заметил.

— Ваши подчиненные, видать, либералы.

— Я, ваше превосходительство, вовсе не разделяю их взглядов. Сам я скорее консерватор, — поспешно ответил Чаплинский.

— Так будет понадежнее. Конечно, черносотенная пресса коробит своей бесцеремонностью, но знаете ли вы, что на письменном столе государя императора всегда лежит свежий номер «Земщины»? И если правые депутаты вас бранят, то, поверьте, это очень и очень серьезно.

Чаплинский взмок от волнения. В душе он проклинал несправедливую судьбу, подкинувшую ему такое кляузное дело сразу после назначения, когда он еще не успел ни осмотреться, ни узнать людей. Только не хватало испортить отношения с министерством юстиции и поломать карьеру, улыбнувшуюся ему после многих лет прозябания на второстепенных должностях! Он подумал, что надо срочно отвлечь гостя, и когда они доехали до здания судебных установлений и вошли в прокурорский кабинет, он подвел вице-директора к окну, показал на памятник Богдану Хмельницкому с надписью на постаменте «Волим под Царя Восточного Православного» и попросил позволения ознакомить его превосходительство с одним историческим или, точнее, генеалогическим анекдотом.

— Мой предок, чигиринский подстароста Данило Чаплинский, отбил у своего соседа Богдана Хмельницкого его возлюбленную Гелену. Они долго соперничали за её сердце, а она не знала, кому отдать предпочтение. Жила невенчанной с Богданом, потом вышла замуж за моего предка и стала Геленой Чаплинской. Она была довольно ветреной женщиной. Не случайно сенаторы в Варшаве, куда ездил жаловаться Богдан Хмельницкий, увещевали его: «Стоит ли, пан сотник, жалеть о такой особе! Свет клином не сошелся!» Но Богдан не унимался. Поднял восстание против поляков, стал гетманом войска Запорожского и положил Малороссию к ногам царя Алексея Михайловича. Гетман обвенчался с Геленой Чаплинской при живом муже. Правда, казацкое окружение терпеть не могло «ляшку». Однажды, когда Богдан был в военном походе, его сын от первого брака Тимошка, отличавшийся необузданным нравом, велел содрать с мачехи платье и повесить ее голой на воротах.

— Какие страсти бушевали в семнадцатом веке! — заметил Лядов

— Да-с! Данило Чаплинский мог приказать своей дворне заковать Богдана в цепи, а его потомок смотрит из окна под хвост гетманскому коню. Вместо Речи Посполитой теперь Привислинские губернии, а Чаплинские верой и правдой служат русскому государю.

Лядов со смешком сказал, что анекдотец забавный. Он готов признать, что десница Москвы была тяжка для поляков, зато поляки сполна отомстили русским. На недоуменный вопрос прокурора, чем же отомстили, вице-директор пояснил:

— Поляки дали нам евреев.

«Остроумно!» — согласился Чаплинский. Действительно, после трех разделов Речи Посполитой в русское подданство отошло более половины евреев всего мира. Лядов немного помолчал, как бы обозначая, что пора переходить от разговоров к делу, потом словно невзначай сказал:

— Кстати о евреях. Его высокопревосходительство господин министр юстиции определенно уверен, что убийство Ющинского имеет ритуальную подоплеку.

С мнением министра юстиции, высказанным вице-директором, спорить не приходилось, и прокурор постарался ответить в сугубо дипломатической форме:

— В Киеве о ритуале толкует лишь студент Голубев.

— Кстати, вы во второй раз упоминаете его фамилию. Чем он вам досадил?

Чаплинский с нескрываемым раздражением рассказал, как на днях Голубев заявился к епископу Павлу, викарию Киевской епархии, с петицией на высочайшее имя о выселении из Киева трех тысяч евреев. Если его превосходительству угодно, он может лично побеседовать с Голубевым и убедиться, что студент всего лишь мальчишка, играющий в сыщика.