Сергей Степанов - Догмат крови

— Осадчий, болван! Почему на месте преступления посторонние?

— Не могу знать, вашбродь, — засуетился старший городовой, с которого слетела вся флегма. — Набежали откуда-то, бисовы дети!

— Гони всех в шею! Из пещеры гони, дурак!

Городовые оттеснили толпу. Околоточный, стараясь не испачкать в глине теплую шинель с каракулевым воротником, забрался в пещеру. Молчаливый Лещенко отодвинул труп от стены. Посветив стеариновой свечой, околоточный убедился, что заведенные за спину руки мальчика были связаны веревкой. Городовой, которому было приказано проверить одежду убитого, вынул из кармана курточки обрывок ткани, вышитый красными и черными крестиками. Околоточный помял в руках находку и велел засунуть обрывок обратно. Когда они вылезли, околоточный приказал старшему городовому принести лопаты.

— Пристав-то наш, сам знаешь, каков! — пояснил он, для наглядности широко разводя руками.

— Вашбродь, неужто пана пристава к вечеру будем беспокоить? — изумился Осадчий.

— Болван, — цыкнул на него околоточный, — разве не знаешь, какое сегодня число! Кабы не это, стал бы я начальство тревожить!

Часам к четырем приехал пристав Рапота, дородный мужчина пудов десяти весом. Он встал на подножку пролетки огромными ступнями в сапогах с галошами, в которых имелись окованные медью прорези для шпор. Пристав рявкнул знаменитым на весь Киев басом:

— Почему допустили скопление зевак?

Околоточный надзиратель беспомощно пожал плечами, показывая, что несколько городовых не в состоянии удержать толпу. Но это только раззадорило пристава.

— Потрудитесь доложить, что произошло!

Околоточный, взяв под козырек, начал было рапортовать, но пристав, не выслушав и двух фраз, сделал жест, означавший «Знаю уже все», и прошел к пещере. Там старший городовой и несколько мобилизованных им лукьяновцев расширяли вход. Пристав несколько минут понаблюдал, как из-под лопат летят комья глины, а потом, потеряв терпение, отогнал копавших и полез внутрь, но тут же застрял. На выручку ему бросились городовые и после долгой возни вызволили начальство из подземного плена.

— Уф! — выдавил из себя пристав, стряхивая комья глины. — Как там тесно!

— Ваш высокобродь, прикажите внутри расширить? — подлетел к нему старший городовой.

— Оставь, — отмахнулся пристав и, обращаясь к околоточному, спросил. — Личность убитого установлена?

— Так точно. Местные жители определенно удостоверяют, что убит Андрей Ющинский, незаконнорожденный сын некой Александры Приходько. В Софийское духовное училище, где он воспитывался, отправлен городовой на предмет выяснения возраста и обстоятельств исчезновения их ученика. Кстати, вот еще одна свидетельница рвется, — прибавил околоточный, показывая на женщину, которую городовые не пускали к пещере.

Женщина, перехватив взгляд пристава, ловко выскользнула из-под локтя полицейского и оказалась перед начальством. По развязанным ухваткам ее можно было принять за типичную обитательницу киевского предместья. Но своей одеждой — длинным приталенным дипломатом — она отличалась от лукьяновских мещанок. Лицо ее было и вовсе необычным для здешних мест, матово-смуглым, цыганистым.

— Хочу засвидетельствовать, — бойко сказала женщина. — Если в пещере Андрюша, я его мигом узнаю.

— Хлопца уже опознали, — отозвался околоточный.

— Не случилось ли ошибки, — настаивала женщина.

Пристав, поняв, что любопытной особе было до слез обидно прибежать к шапочному разбору, когда полиция прекратила доступ к телу, сделал разрешающий жест. Женщина мгновенно исчезла в пещере. Спустя несколько секунд раздался ее голос.

— Точно он, Андрюшенька бедный!

— От оглашенная, погодь, — увещевал ее городовой, полезший за ней со свечой, — як ты тут бачишь в темноте? Дай посвечу.

— Вижу, вижу! Без сомнения Андрюша!

— Тьфу, балаболка, — ворчал городовой, вылезая вместе с женщиной, — тильки полицию беспокоит.

Женщина набросилась на городового.

— Выбирай выражения! Перед тобой не деревенская баба, а жена почтово-телеграфного чиновника. Я опознала мальчика по вороту рубахи. Там крестик белый, крестик красный. Я у Андрюшиной матери образчик брала, чтобы своему сыну на тот же манер вышить. Женька мой с Адрюшей были первыми друзьями.

— Ваше высокобродь, разрешите доложить, — старший городовой Осадчий с таинственным видом наклонился к уху пристава. — Так што я эту особу знаю. Неодобрительного поведения.

— Кто здесь на Лукьяновке одобрительного? — рассеяно отозвался пристав.

Он прислушивался к разговору двух лукьяновцев и постепенно наливался гневом. Лукьяновцы стояли неподалеку от него, опершись на лопаты, и вели между собой приглушенную беседу.

— Пасха через двадцать дней, — вздыхал один.

— Точно, Пасха, — вторил ему другой.

— Геть, мерзавцы! Подберите свои поганые языки! — налетел на них пристав.

— Мы, вашбродь, ничего не знаем, — испугано оправдывались лукьяновцы.

— Еще раз услышу, насидитесь у меня в кутузке! — рявкнул пристав.

Наблюдавший за этой сценой околоточный надзиратель позволил себе усмехнуться в усы. Пристав спросил его:

— Слышали, о чем эти скоты болтали?

— Ваше высокоблагородие… — вытянулся в струнку околоточный.

— Полно вам, — скривился пристав. — Прошу по-товарищески, без субординации.

«То-то, без субординации. А сам давеча меня с рапортом обрезал»! — подумал про себя пристав, но вслух ответил, что дело, сразу видать, поганое.

— Ох, поганое! — пожаловался пристав. — В Киеве еще ничего, а вот служил я на Волыни, так задолго до Христова Воскресенья начинаешь молиться: «Господи, пронеси»! Поверите ли, как Пасха минует, всем участком неделю на радостях горилку трескали.

Полицейские помолчали. Пристав, искоса поглядывая на околоточного, спросил:

— Как бы нам это дело с рук сбыть, ума не приложу?

— Сбыть-то, пожалуй, можно, — задумчиво произнес околоточный.

— Неужто? — обрадовался пристав. — Научите, как это обставить.

— И очень просто, — уже увереннее сказал околоточный. — Я вообще полагаю, что это дело принадлежит до Плосского участка.

Пристав остановился в недоумении, потом в его заплывших жиром глазках мелькнула искра понимания.

— Здесь же граница двух участков!

— Верно изволили заметить, граница, — развивал свою мысль околоточный, — у нас в практике установилось: если имеются постройки, выходящие на Нагорную или Верхне-Юрковскую улицы, то это наш Лукьяновский участок, а если построек нет, то это Плосский участок.

Пристав обвел руками вокруг себя и радостно констатировал:

— Какие здесь постройки! Пустырь да яры!

— Были бы дома, тогда точно участок наш.

— Если бы постройки, то я бы слова не сказал. А так с какой стати мы будем к соседям лезть, — подтвердил пристав.