Сергей Степанов - Догмат крови

Видимо, уговаривать отца Федора пришлось довольно долго, или брат не застал его в церкви и вынужден был потратить время на розыски. Полищук уже несколько раз выходил из квартиры со словами, что мальчик вот-вот кончится, а священника все не было. И только когда наступила полная темнота и зажглись керосиновые фонари, на улице послышался цокот копыт. Отец Федор, в лиловой рясе, туго обтягивающей студнеобразную гору живота, грузно поднялся по деревянной лестнице.

— Поправился, сын мой?

— Кажется, батюшка, — отвечал студент, лобызая длань священника. — Я поправился, а мальчик умирает.

— Огорчительно, однако будем уповать на милость Божью, — сказал отец Федор, входя вместе со студентом внутрь, и сразу же определил опытным взглядом: — Дите при смерти. Прошу всех покинуть комнату, пока я не закончу таинство.

— Я мать, я должна быть рядом. Вдруг понадобится помощь, — возразила Вера.

— Оставьте их наедине, — Полищук потянул ее за локоть.

— Отлезь, зараза! — крикнула Чеберяк, и от её громкого возгласа Женя очнулся и болезненно застонал.

— Хорошо, оставайтесь! Только Бога ради не бесчинствуйте у постели умирающего, — взмолился священник.

Все, кроме матери, вышли на террасу. Глядя вниз, Голубев припомнил, как на этой самой лестнице мальчик отказывался от леденцов, и мысленно посетовал: «Эх, Женя, не ту руку ты отталкивал! Меня боялся, а от чужого угощения не уберегся!» Из квартиры донеслись женские причитания:

— Ой, сыночек мой ненаглядный, на кого ты меня покинул!

Все стоящие на террасе сняли головные уборы. Через некоторое время из квартиры вышел отец Федор и смиренно возвестил:

— Душа отрока отошла в мир иной, где несть радостей и печалей. Уповаю, что он обретет покой в селениях праведных, ибо он покинул нашу грешную юдоль, причастившись и совершив все положенные христианину обряды.

Прочитав в глазах сыщиков безмолвный вопрос, он добавил совсем другим, деловитым тоном:

— Перед смертью мальчик ничего не сказал.

Когда священник, поддерживаемый братом Голубева, начал спускаться по лестнице, Владимир тронул его за рукав рясы.

— Святой отец! Вы опасаетесь ненароком выдать тайну исповеди или Женя действительно промолчал?

Отец Федор ответил:

— Перед смертью мальчик пришел в себя и перестал бредить. Когда я причастил его и отошел от кровати, он тихонько позвал: «Батюшка». Я спросил: «Что, дитя мое?» Женя явно хотел поведать о чем-то очень важном, но не решался. Потом он снова впал в забытье и не проронил ни слова до самой кончины.

Киев усердно готовился к высочайшему визиту. Генерал-губернатор в разговоре с полицмейстером выразил пожелание, чтобы государь остался особенно (сделав ударение на этом слове) доволен посещением города; полицмейстер передал это пожелание приставам, присовокупив: «Сами понимаете, в случае чего с нас строго взыщут»; приставы приказали околоточным надзирателям обеспечить чистоту и порядок; околоточные, уснащая речь непечатными словами, велели городовым взять за жабры дворников, и вот уже третью неделю город вовсю скребли и чистили.

Стараниями городской управы на всех главных улицах исправили мостовую, а домохозяев обязали обновить окраску фасадов, ворот и решеток. Лавочников и владельцев ресторанов по-хорошему попросили подновить вывески и позаботиться об иллюминации, а к тем, кто заартачился, прислали санитарную комиссию, беспощадно штрафовавшую и закрывавшую заведения. Благодаря принятым мерам вывески сияли новыми красками, повсюду висели портреты августейших особ. Над арками дворов по Фундуклеевской улицу были укреплены царские вензеля, а сама улица на всем ее протяжении была украшена флагами.

Фундуклеевская получила свое наименование по фамилии киевского губернатора Фундуклея, одного из чудаковатых «антиков», столь любовно описанных Николаем Лесковым. Но улица не являлась заповедником киевской старины. Покатая Фундуклеевская, вымощенная брусчаткой, с трамвайными путями и проводами над ними, считалась одной из самых современных городских улиц. На ней находились сразу два театра, не считая Анатомического театра на углу с Пироговской улицей. В театре Бергонье раньше давали представления цирковые труппы, а на углу с Большой Владимирской возвышался новый Городской, или Оперный театр. На Фундуклеевской было множество учебных заведений: Мариинская женская гимназия, она же Фундуклеевская; коллегия Галагана, пользовавшаяся правами казенной гимназии; двухклассное городское училище; высшие женские курсы, которые собирались преобразовать в Женский университет имени святой Ольги. Вдоль улицы шли большие доходные дома, первые этажи которых сдавались под кабинеты врачей, адвокатские конторы, модные лавки и кофейни.

Журналист Бразуль-Брушковский подошел к зеркальной витрине кондитерской Франсуа и окинул взыскательным взором свое отражение. Пиджак в крупную полоску сидел отлично. «Надо признать, у жены есть вкус», — подумал он, охорашиваясь перед витриной. Жена съездила с ним к портному, заказала новенький костюм, подобрала жилет с серебряными звездами по голубому фону, модные желтые штиблеты, соломенную шляпу. Бразулю оставалось только купить давно облюбованную тросточку с набалдашником в форме львиной головы.

Все это стало возможным благодаря вознаграждению, полученному в адвокатской конторе Марголина. Кроме того, Бразулю было разрешено по своему усмотрению и без всякого отчета расходовать на розыскные дела суммы до пятидесяти рублей. Правда, деньгами свыше этой суммы заведовал адвокат Марк Виленский, но журналист не жаловался. Поначалу ему было стыдно тратить деньги на свои нужды, но он уверил себя, что разные костюмы просто необходимы для розыскных нужд. Взять, к примеру, рассказе о Шерлоке Холмсе. Великий сыщик все время переодевался, чтобы быть незаметным на лондонских улицах.

Редакция «Киевской мысли» располагалась в одном из самых дорогих домов на Фундуклеевской напротив бокового входа в Оперный театр. Редакция «Огней» была неподалеку, но уже во дворах. Бразуль увидел жандармов, выходивших из театрального подъезда. Всезнающие журналисты рассказывали, что полиция, как будто с ума сошла: содрала бархатную обивку царской ложи и вскрыла полы, чтобы убедиться, что под креслами не заложена адская машинка. Даже тяжелую хрустальную люстру под потолком спустили вниз и тщательно обследовали каждый вершок цепи из подозрения, что её могли подпилить и обрушить хрусталь на венценосную голову.

Журналист мечтательно подумал о том, как здорово было бы, если бы, вопреки стараниям жандармов, какой-нибудь смельчак прорвался бы через полицейский кордон и привел бы в исполнение смертный приговор, давно вынесенный Николаю Кровавому. Жаль, перевелись смельчаки! А всему виной проклятый Азеф, подорвавший веру в священный террор, очищающий землю от царственных паразитов и их приспешников.