Елена Арсеньева - Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)

– Я с удовольствием отдал бы свой флакон с каплями дамам, но вполне возможно, что юный боярин не ошибается. Мой лекарь посоветовал мне соблюдать осторожность. Я не должен увеличивать дозу, прописанную им. Мне также хотелось бы добавить – да не рассердится на меня знаменитый венецианский путешественник, – что его рассказ вызывает у меня сомнение. Даже самые неисправимые кокетки византийского императорского двора ничего не знают об этих свойствах белладонны. А ведь нет более прекрасных и более ловких в искусстве обольщения дам, чем дамы Константинополя! Красота ее милости севасты [25]Марии, матери князя Владимира, служит тому живым примером. И я с полным правом могу сказать: супруга великого князя киевского покинула наш двор почти двадцать лет назад, но Византия не забыла красоту дочери Константина Мономаха.

Растроганный словами, прозвучавшими в адрес матери, Владимир поблагодарил Деметриоса кивком головы. Затем князь спросил, где византийский сановник так хорошо выучил русский язык.

– Я родился в квартале золотых дел мастеров, в приходе Святого Маманта, где проживает самая большая русская колония. Надо сказать, что я весьма скромного происхождения. Но моему отцу при помощи одного из его клиентов удалось получить для меня небольшую должность при дворе. В самом деле, с младых ногтей я готовил себя не к работе с драгоценными металлами, а оттачивал стиль своих литературных сочинений. Я никогда не забывал язык, на котором говорили в квартале, где прошло мое детство. Точно так же я не забываю о своем скромном происхождении. Мой отец, простой мастер, служил империи с тем же усердием, с каким теперь служу ей я, с такой же преданностью, что и тысячи подданных, поставивших свои таланты на службу государства!

Было далеко за полдень, когда завершился пир. Одни гости откланялись, в том числе епископ и тысяцкий, других пригласили занять отведенные им комнаты, чтобы чуток отдохнуть. Владимир объявил, что после непродолжительного отдыха гости вновь соберутся и примут участие в развлечениях первого дня празднеств. Артемий, уже не столь озабоченный, как в начале пира, удалился в свои покои в сопровождении слегка захмелевшего Филиппоса – воспользовавшись тем, что отец отвлекся, мальчик попробовал греческого вина.

Колокол храма пробил четыре удара, когда Филиппос ворвался в рабочий кабинет Артемия.

– Я знаю, что задумал князь! Гости посетят ярмарку, а затем пойдут в загон, где держат диких лошадей, пойманных в степи! Владимир хочет показать послам, как укрощают лошадей половецким способом. Можно я пойду с ними? Это у крепостной стены, рядом с восточными городскими воротами.

– Если ты обещаешь быть благоразумным, – ответил боярин.

Когда Артемий и Филиппос присоединились к гостям, все уже были готовы к прогулке. Несмотря на нетерпение собравшихся, Владимир, казалось, не спешил покидать дворец. Поговорив с Деметриосом, князь обратился к гостям.

– По просьбе магистра, путешествующего с двумя сундуками манускриптов, я приказал отнести эти сундуки в свою библиотеку, – сообщил он. – В течение трех дней, которые Деметриос проведет во дворце, манускрипты будут храниться опечатанными в книгохранилище. Просьба Деметриоса предоставляет мне возможность показать свою библиотеку послам Царьграда, а также другим почетным гостям… Но где же Андрей? Пусть его позовут!

– Я здесь, князь, – откликнулся молодой боярин.

Артемия вновь поразило напряженное выражение его лица. Андрей не снял свиту, расшитую серебряными нитями, но был в черных мягких сапогах, не предназначенных для улицы, и без головного убора. Судя по всему, он не собирался принимать участия в прогулке.

Выслушав распоряжения Владимира, Андрей позвал двух слуг и велел им отнести сундуки Деметриоса в библиотеку. Затем во главе процессии он зашагал по лестнице, которая вела на второй этаж. Только Филиппос не последовал за всеми. Получив от отца разрешение, он выскользнул на улицу, сгорая от нетерпения навестить в конюшне белую лошадь дружинника.

Свет прекрасного солнечного сентябрьского дня проникал в библиотеку через шесть узких слюдяных окон с решетками. Стеллажи до самого полка были заполнены манускриптами. Здесь были тяжелые тома с золотыми и серебряными переплетами, свитки папируса, пергаменты. Они были сложены в стопки и скреплены двумя дощечками с железными уголками. Другие книги хранились в больших сундуках, стоявших вдоль стен. Несколько открытых книг лежали на аналое. Можно было видеть страницы, украшенные миниатюрами и исписанные темно-красной и золотистой тушью. Пучки полыни, предохранявшие бесценные манускрипты от червей и личинок, были разложены на полках и между сундуками. Дикорастущие степные травы источали тонкий пьянящий аромат, который, витая в воздухе, смешивался с запахом старых пергаментов. В углу стояла печь.

По знаку Андрея четверо писцов покинули книгохранилище. Слуги внесли сундуки Деметриоса. Наложив личную печать Владимира на красные восковые печати, Андрей кратко поведал о сокровищах библиотеки, которыми так гордился князь.

– Самые интересные манускрипты привезены, разумеется, из Царьграда, – сказал он. Послы с довольным видом закивали головами. – Большинство книг на греческом. Однако у нас много и русских книг. Некоторые книги доступны горожанам, поскольку мы применяем менее дорогой материал, чем пергамент, а именно бересту, которую используют в основном для переписки…

– А также чтобы научиться читать и писать, – робко заметила Гита. – Я очень люблю берестяные свитки, они напоминают мне об уроках.

– Принцесса на удивление легко выучила наш язык! – заявил Владимир.

– Просто ее высочество принцесса Гита очень талантлива, – глухо отозвался Андрей. – Жаль, что столь одаренная молодая женщина не может посвятить себя науке.

– Отныне принцесса Гита, какой бы талантливой она ни была, будет посвящать себя мне! – со смехом возразил Владимир.

Князь с любовью поцеловал руку Гиты. Все присутствующие улыбнулись, настолько очевидным было счастье молодой четы. И только тогда Артемий заметил странное выражение лица Деметриоса, стоявшего рядом с дружинником. Грек смотрел не на английскую принцессу, а на будущего хранителя библиотеки. То, что он увидел, позабавило его до такой степени, что он издал чуть слышный смешок. Артемий вопросительно посмотрел на Деметриоса. Грек, пожав плечами, тихо произнес одно-единственное слово: «Пигмалион». Артемий хотел спросить, что означает неведомое ему слово, как вдруг его внимание привлекла Настасья.

Стоя чуть в стороне, молодая боярышня медленно перелистывала прекрасную Псалтирь, разложенную на аналое.