Филип Керр - Реквием по Германии

Желчь подступила к горлу, и, пересилив себя, я решил остаться и рассеять наконец сомнение, камнем лежавшее на сердце.

Прежде чем увидеть их, я услышал разговор, походивший на жужжание пчел. Они говорили по-английски быстрее, чем я мог перевести, но она, кажется, объясняла, что не может опаздывать домой две ночи подряд. В это время на луну наползло облако, и вокруг стемнело. Я переместился за огромную груду щебня, откуда парочку было лучше видно. Лунный свет вновь проник через голые стропила крыши. Какое-то мгновение они являли собой саму невинность, стоя друг возле друга и не произнося ни слова, а потом она опустилась перед ним на колени, а он положил руки ей на голову – ни дать ни взять святое благословение. Я не сразу понял, почему голова Кирстен вздрагивает на плечах, но когда ее спутник сладострастно застонал, у меня точно пелена упала с глаз, и тотчас охватило чувство опустошенности.

Я незаметно ускользнул со своего наблюдательного пункта и напился до отупения.

Ночь я провел на кушетке. Кирстен, уже крепко спавшая в кровати к тому времени, когда я дотащился до дому, ошибочно отнесла мое уединение на счет исходившего от меня жутчайшего перегара. Я притворялся спящим до тех пор, пока они не ушла из дому, хотя мне и не удалось избежать ее прощального поцелуя в лоб. Она насвистывала, спускаясь по лестнице и выходя на улицу. Я встал и глядел из окна ей вслед, пока она шла вверх по Фазененштрассе в сторону зоопарка, к станции, откуда поезда отправлялись на Целендорф.

Потеряв Кирстен из виду, я попытался кое-как привести себя в порядок, чтобы достойно встретить наступающий день. Моя голова тряслась, как у взбешенного добермана, но после обтирания намоченным в ледяной воде полотенцем, двух чашек подаренного капитаном кофе и сигареты я почувствовал себя более или менее сносно. Однако меня захлестнули воспоминания о том, каким образом Кирстен доставляла удовольствие американскому капитану, я строил самые невероятные планы мести, додумался уже до той крайности, которая постигла моего попутчика – солдата Красной Армии, и так распалился, что, не задумываясь, ответил на внезапный стук в дверь.

Русский, стоящий за дверью, был коренастым, но мне он показался выше самого рослого солдата Красной Армии: на серебряных погонах его шинели со светло-голубыми просветами золотились три звездочки, указывая, что передо мной полковник МВД – советской секретной политической полиции.

– Господин Гюнтер? – вежливо спросил он.

Я угрюмо кивнул; досадуя на свою неосторожность и судорожно соображая, куда я положил пистолет убитого ивана и смогу ли выпутаться из этой истории. А может, за дверью ждет караул, чтобы арестовать меня?

Офицер снял фуражку, лихо щелкнул каблуками, словно пруссак, и, набрав в легкие воздух, браво представился:

– Полковник Порошин, к вашим услугам. Можно войти? – Он не стал ждать ответа: эти люди вообще не привыкли ждать.

На вид полковнику можно было дать не больше тридцати, и волосы он позволял себе носить чуть длиннее, чем разрешалось солдату. Войдя в гостиную, он повернулся ко мне лицом и изобразил на нем некое подобие улыбки. Мой беспокойный вид явно доставлял ему удовольствие.

– Так вы господин Бернхард Гюнтер, не так ли? Мне нужно точно знать.

То, что ему известно мое имя, оказалось для меня сюрпризом, но следом за этим он удивил меня еще больше, протянув открытым красивый золотой портсигар. Судя по его пожелтевшим от табака пальцам, у него не было проблем с сигаретами. Я немного успокоился: обычно люди из МВД не утруждают себя курением с человеком, которого собираются арестовать. Я взял сигарету и еще раз представился.

Он поднес свою сигарету к губам, щелкнул зажигалкой «Данхилл», и мы оба прикурили.

– И вы шпик. – Он поморщился: дым попал ему в глаза. – Как это будет по-немецки?

– Частный детектив, – автоматически перевел я и в ту же минуту пожалел о своей поспешности.

Брови Порошина удивленно поползли вверх.

– Так-так, – сказал он с изумлением, которое быстро переросло в интерес, а затем в садистское удовлетворение. – Вы, значит, говорите по-русски?

Я пожал плечами:

– Немного.

– Но это не такое уж привычное слово для тех, кто немного говорит по-русски. Шпик, кроме того, означает соленое свиное сало. Об этом вы тоже знаете?

– Нет, – ответил я. – Но, будучи вашим военнопленным, я достаточно поел его с черным хлебом, чтобы знать это слишком хорошо. – Дошел ли до него мой намек?

– Бросьте шутить! – усмехнулся он. – Держу пари, что знаете. Бьюсь об заклад, вы знаете и то, что я из МВД, а? – Теперь он громко смеялся. – Согласитесь, неплохо я умею работать, да? Мы с вами еще и пяти минут не говорим, а я уже могу сказать, что вы усиленно скрываете хорошее знание русского. Но зачем?

– Полковник, простите, а вы не хотите рассказать мне о цели вашего визита?

– Не спешите, к этому мы еще перейдем, – ответил он. – Я офицер разведки, и мне положено задавать вопросы. Надеюсь, вы понимаете, что излишняя любознательность не всегда на пользу?

Он поджал губы и выпустил струйку дыма из ноздрей своего акульего носа.

– Немцам нет надобности быть слишком любопытными, – парировал я. – Особенно в эти дни.

Он пожал плечами, обошел вокруг стола и задержал свой взгляд на часах, лежавших на нем.

– Возможно, – проворчал он задумчиво.

Я молил Бога, чтобы моему визитеру не пришло в голову выдвинуть ящик стола, где, как я только что вспомнил, лежал пистолет убитого ивана. Пытаясь как-то отвлечь его, я спросил:

– Скажите, а служба частных детективов и информационных агентств в вашей зоне и в самом деле запрещена?

Наконец-то он отошел от стола.

– Да, господин Гюнтер. Подобные учреждения теряют смысл в условиях демократии.

Порошин предостерегающе покачал головой, догадавшись о моем намерении возразить.

– Нет, пожалуйста, остановитесь, господин Гюнтер. Уверен, вы собираетесь сказать, что Советский Союз вряд ли можно назвать демократическим государством. Но если вы сделаете это, то товарищ председатель суда может услышать ваши слова и послать таких страшных людей, как я. Конечно, мы с вами оба знаем, что оставшиеся сейчас в городе люди – это проститутки, спекулянты и шпионы. Проститутки будут всегда, а спекулянты продержатся до тех пор, пока не будет реформирована немецкая действительность. Остается шпионаж. Это новая профессия, но она уже существует, господин Гюнтер. Вам следует распрощаться с карьерой частного детектива, когда перед такими толковыми людьми, как вы, открывается столько прекрасных возможностей.

– Это звучит обнадеживающе. Уж не собираетесь ли вы предложить мне работу, полковник?