Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег

— Неужели, милая Мира, ты все еще не привыкла ко всяким неожиданностям, столько времени проживая со мной под одной крышей? — поинтересовался я, улыбаясь.

С тех пор, как я возвратился с Востока и привез ее с собой из далекой Индии, она добровольно взяла на себя обязанности экономки в моем доме. Я подозревал, что Мира тайно влюблена в меня с того самого момента, как мне посчастливилось избавить ее от жуткой смерти на родине. Индианка слыла гадалкой в своей стране, и мне не единожды суждено было убедиться в ее прорицательских талантах.

Мира вздохнула, ветер качнул ее дымковое платье.

— Ты же продрогла! — воскликнул я.

— Ничего подобного, — запротестовала Мира. — Я-то привыкла ко всему, — заявила она. — А вот Кинрю волнуется. Кажется, он возомнил себя вашим телохранителем!

В этот момент Юкио Хацуми, именующий себя Кинрю, что в переводе с японского значит ни больше не меньше, чем золотой дракон, вышел из-за колонного портика, предваряющего мой особняк, по всей видимости, намереваясь преступить к привычным обязанностям бессменного ангела-хранителя. Он пристально взглянул на меня из-под коротких густых ресниц и спросил как бы невзначай:

— Вскорости, вероятно, надлежит ожидать с визитом Кутузова?

— С каких пор ты научился читать мои мысли? — поинтересовался я полушутя-полусерьезно.

— С тех пор, как был вынужден в вашем обществе покинуть свою страну, — ответил Кинрю с достоинством. Его я привез с собой вместе с Мирой, выполнив важное поручение Ордена на Востоке еще до войны с Наполеоном. Только благодаря ему я смог избежать в Японии тюремных застенков.

Все вместе мы вернулись домой. Я чувствовал, что жутко проголодался, и, к моему удовольствию, в столовой уже был сервирован стол. Слуга подавал антре, холодные легкие закуски. И мы уже приступили к трапезе, когда принесли тортю, мой любимый черепаховый суп. Славная Мира, как всегда, обо всем позаботилась.

— Дело идет об убийстве? — сосредоточенно осведомился Кинрю, отправляя в рот полную ложку супа.

— Полагаю, что да, — произнес я в ответ, посчитав, что от расспросов все равно не отделаешься.

Так было всегда. Как бы я ни сопротивлялся, Юкио Хацуми узнавал все, что хотел. А о Мире вообще лучше смолчать. Иногда мне казалось, что моя черноокая подруга и так всегда знает все наперед. Чего только стоили ее магические сеансы гадания, будь то раскладка карт Таро или трактование древних астрологических таблиц. О ней в Петербурге уже ходили легенды!

— Ну, наконец-то! — усмехнулся Кинрю. — А то что-то мы уже заскучали.

Мира бросила на него убийственный взгляд, но ничего не сказала, выпив стакан холодной воды. Она заметно нервничала, предчувствуя появление Ивана Сергеевича Кутузова, мастера, открывшего мне истинный свет и тайную природу вещей. Ему я был обязан своим членством в Ордене и воистину безбедным существованием.

После обеда я поднялся в свой кабинет со сводчатым потолком и витражными окнами в средневековом стиле. Своим убранством он напоминал мне скорее келью монаха, нежели апартаменты человека из общества. Не успел я открыть тетрадь и взяться за свои записи (по совету Иоанна Масона я начал вести дневник), как камердинер доложил мне о визите Кутузова.

— Проси! — велел я ему и, захлопнув тетрадь, спрятал ее в своем тайнике, который располагался в стене за картиной Гвидо Ренни.

— Приветствую вас, друг мой! — поздоровался Иван Сергеевич, едва переступив порог моей скромной обители.

Я склонил свою голову в ответ.

— Очень рад вас видеть, — как это ни странно, но мои слова соответствовали истине. Я искренне обрадовался его визиту, вопреки тому, что наставник иногда даже мне внушал нечто вроде благоговейного ужаса. И тем не менее, я считал его своим другом, несмотря на то, что это именно он открыл мне вторую Соломонову добродетель, которая заключалась в повиновении. И это с моей-то любовью к свободе!

До моего вступления в Орден я считал своим главным де— визом слова: «Liberte, egalite, fraternite ou la mort!»

Или, говоря по-русски: «Свобода, равенство, братство или смерть!» Однако истина показалась мне важнее, и я несколько изменил свое мнение о соотношении этих философских понятий.

Фонарик под потолком озарял своим матовым светом седины моего наставника, они казались еще белее, а морщины при таком освещении резче выделялись на его волевом лице, от чего он выглядел старше, чем был на самом деле.

— Говоря откровенно, я ждал вашего визита, — признался я, указав ему на стул.

— Так вы уже наслышаны о прискорбном событии?! — воскликнул он. — Плохие вести доходят быстро, — печально добавил Иван Сергеевич.

— Вы имеете в виду трагическую кончину Виталия Строганова? — уточнил я на всякий случай.

Кутузов кивнул:

— Совершенно верно. Дело явно запутанное. Как будто кто-то хотел инсценировать самоубийство.

— А вы не допускаете мысли, — поинтересовался я, — что Строганов и в самом деле покончил с собой, не выдержав нервного перенапряжения? Не каждому дано безболезненно приобщиться к великому учению! Возможно, на него повлияла чудовищная энергия, вызванная масонским церемониалом!

Иван Сергеевич пожал плечами:

— Трудно что-либо утверждать… — на некоторое время он замолчал, словно обдумывая сказанное мною, а затем промолвил:

— Вам, Яков Андреевич, и карты в руки. Конечно, и эту версию сразу же отвергать не стоит, но что-то подсказывает мне, что дело тут вовсе не в церемониале!

— Вам известно что-то еще? — насторожился я.

— Не могу пока сказать ничего конкретного, но кое-какие факты проходят тщательную проверку. Как только что-нибудь прояснится, я тут же вам непременно сообщу, — добавил Кутузов. — А пока займитесь расследованием! Был ли кто заинтересован в смерти Виталия, и имел ли он причину покончить с собой? Я думаю, не стоит напоминать, что виновный должен быть обязательно наказан!

— Не стоит, — я постарался произнести эти слова, как можно спокойнее. И все-таки почувствовал легкую дрожь, так как все еще не мог привыкнуть, что принадлежу к могущественному и беспощадному Ордену. — Не соблаговолите ли вы, Иван Сергеевич, сообщить мне адрес покойного Ученика?

— Конечно, конечно, — Кутузов вздохнул. Из его слов я смог заключить, что Виталий Строганов проживал вместе с родителями на углу Вознесенского проспекта и Екатерининского канала, неподалеку от церкви Вознесения Господня.

Проводив Кутузова, я собрался было к Медведеву в управу за подробностями, но опомнился, взглянув на фарфоровые часы. Время уже близилось к ночи, потому я решил отложить все свои визиты на завтра.

Утро выдалось солнечным и прозрачным, будто венецианское стекло. Хотелось еще понежиться в постели, однако долг звал меня в дорогу, и я предвидел, что Лаврентий Филиппович будет сильно удивлен, если до полудня не дождется меня в управе. Кто-кто, а уж он-то знал наверняка, что я не замедлю там в скором времени появиться.