Эдгар Алан По - В смерти – жизнь

Выражая единодушное мнение всей парижской прессы, еженедельник «Le Soleil» * * Филадельфийская «Сэтерди ивнинг пост», редактируемая Ч. Питерсоном, эсквайром (Примеч, авт.) следующим образом комментировал открытие:

« Судя по всему, обнаруженные предметы пролежали на месте находки недели три-четыре; они насквозь промокли от дождя и слиплись от плесени. Они успели зарасти травой. Шелк на зонтике еще сохранял прочность, но ткань его села. Верхняя часть зонта, где он собирался и складывался, прогнила от плесени и, как только его раскрыли, лопнула… Кустарник выдрал из одежды клочки дюйма по три в ширину и по шесть в длину. Один из этих обрывков – от подола платья, со следами штопки; второй – от юбки. Вырваны они ровной полосой и повисли на колючках кустарника на высоте около фута от земли… Не остается сомнений, что место, на котором произошло это чудовищное зверство, – установлено».

За этим открытием последовали новые. Мадам Делюк показала, что содержит при дороге гостиницу; это почти у самой реки, по соседству с заставой дю Руль. Окрестности вокруг безлюдные, просто глухие. Чуть ли не каждое воскресенье тут наплыв всякого городского сброда, переправляются отсюда на ту сторону реки. Часов около трех в то злосчастное воскресенье в гостиницу заходила барышня в сопровождении очень смуглого молодого человека. Посидели какое-то время. Отсюда они направились в лес поблизости. Мадам Делюк обратила внимание на платье девицы, потому что почти точь-в-точь такое же носила одна ее умершая родственница. А шарфик ей особенно запомнился. Вскоре сюда явилась целая ватага сущих висельников, горланили тут, напили, наели и убрались, не заплатив, в том же направлении, что и молодой человек с барышней; вернулись эти бесстыдники, когда смеркалось, и через реку гребли так, словно спешили поскорее унести ноги.

А уже совсем затемно мадам Делюк и ее старший сын услышали женский крик где-то неподалеку от гостиницы. Кричали отчаянно, но почти тотчас же крик и оборвался. Мадам Делюк опознала не только шарфик, найденный в кустарнике, но и платье, снятое с покойницы. Затем кучер омнибуса, некий Валанс * * Эдем (Примеч, авт.) , показал, что видел в то воскресенье, как Мари Роже переправлялась на пароме через Сену с каким-то загорелым молодчиком. Он, Баланс, знал Мари и ошибиться никак не мог. Вещи, найденные в кустарнике, родные Мари признали безоговорочно.

Подборка газетных материалов, составленная мной по указанию Дюпена, включала еще один, последний пункт; но он и сам по себе достаточно красноречив. Оказывается, сразу же после того, как нашли вещи, о которых только что была речь, – неподалеку от кустарника, где, как предполагали, над ней надругались, обнаружили бездыханное, то есть почти уже бездыханное, тело суженого Мари, Сент-Эсташа. Рядом валялся пустой пузырек с этикеткой: «Лауданум». Дыхание Сент-Эсташа сильно отдавало ядом. Он умер, так и не заговорив. При нем оказалась записка, всего несколько слов – о любви к Мари и о решении покончить с собой.

– Вряд ли нужно говорить вам, – сказал Дюпен, тщательно изучив мои заметки, – что это дело гораздо более мудреное, чем на улице Морг, от которого оно отличается весьма существенно. Это – очень жестокое, но самое обыкновенное убийство. В нем нет ничего outre * * Из ряда вон выходящего (франу.). . Обратите внимание, что именно поэтому и сочли, что раскрыть тайну будет просто, а именно это и создает трудности. Вот почему на первых порах решили, что объявлять награду не нужно. У мирмидонян Г, хватило ума сообразить, как и почему могло такое зверство совершиться. Они могли представить себе способ – множество способов – его совершения и мотив.., сколько угодно мотивов преступления; а поскольку не исключено было, что одна из их догадок могла оказаться правильной, то они и решили, что находятся на верном пути. Но уже то, как легко было представить себе одинаково правдоподобно возможности этого убийства совершенно по-разному, указывало, что разобраться в нем будет не просто. Как я уже говорил, в поисках истины разум ориентируют отступления от рутины, нарушающие ее единообразие, и правильна в случаях, подобных теперешнему, не постановка вопроса: «Что же, собственно, произошло?», а вопрос: «Что произошло такого, чего ни разу не происходило до этого?» Осматривая квартиру мадам Л’Эспане * * Смотри «Убийства на улице Морг». (Примеч авт. ) , агенты Г, растерялись и совершенно пали духом от той самой необычности убийства, которая для строго систематичного интеллекта явилась бы обнадеживающим признаком, и вместе с тем, тот же интеллект в полном отчаянии от рутинности всего, на что ни взгляни в деле этой продавщицы из парфюмерной, а молодцов из префектуры эта рутинность заставляла заранее торжествовать.

В деле мадам Л'Эспане и ее дочери мы с самого начала знали наверняка, что произошло именно убийство.

Возможность самоубийства заведомо отпадала. Сейчас мы тоже вправе сразу же исключить мысль о самоубийстве. Состояние трупа, выловленного у заставы дю Руль, было таково, что этот существенный вопрос может считаться исчерпанным. Зато возникает предположение, что убитая – не та самая Мари Роже, за указание убийцы или убийц которой объявлена награда и относительно которой – только ее и никого другого – мы договаривались с префектом. Повадки этого джентльмена нам обоим знакомы. С ним держи ухо востро. Если мы поведем розыски от мертвого тела и доберемся до убийцы, но вместе с тем установим, что убитая – не Мари; или если мы начнем от живой Мари, и отыщем ее, а она, оказывается, не убита, – в обоих случаях мы терпим одни убытки, ибо мы имеем дело не с кем-нибудь, а с мосье Г. А потому в наших интересах – хотя с точки зрения правосудия это и не самое главное – сначала удостовериться в тождестве убитой, которую нашли, с Мари Роже, которая исчезла.

На публику доводы «L'Etoile» произвели сильное впечатление, и сама газета глубоко прониклась сознанием их серьезности – посмотрите только, с какой важной миной она начинает свой очередной опус на эту тему: «В сегодняшних утренних газетах, – вещает она, – говорится об убедительности нашей статьи в номере за понедельник». На мой взгляд, убеждает эта их статья разве что в чрезмерном рвении ее сочинителя. Учтем еще, что для наших газет сенсация и внимание читателей важнее служения истине. Вторая цель преследует лишь постольку, поскольку это не в ущерб достижению первой. Пресса же, которая вторит ходячему мнению (как бы оно основательно ни было), не завоюет толпы. Внушить массе почтение к своему уму способен лишь тот, кто грубо ниспровергает мнение большинства. Так что истолкованию фактов в обличительном духе обеспечен такой же быстрый и широкий успех у толпы, как и пасквилю в литературе. В обоих случаях именно такой успех самый дешевый.