Эллис Питерс - Один лишний труп

Собравшись с духом, Хью предпринял несколько молниеносных атак, и даже окрасил свой кинжал кровью противника, но длинные руки и длинный клинок Курселя давали ему неоспоримое преимущество.

Тогда Берингар сменил тактику — он начал отступать, упорно экономя силы, пока Курсель не начал выдыхаться, а его яростные атаки не стали ослабевать.

— О Господи... — еле слышно шептала Элин, — он слишком великодушен, он жертвует своей жизнью... Этот человек с ним играет.

— Никто, — тихо возразил Кадфаэль, — не может играть с Хью Берингаром безнаказанно. Из них двоих он по-прежнему свежее. Враг его предпринимает последние судорожные усилия: надолго его не хватит.

Хью отступал шаг за шагом, но всякий раз ровно настолько, чтобы ускользнуть от лезвия, а Курсель в неистовом порыве преследовал и теснил его. По-видимому, он стремился загнать противника в угол, чтобы тому некуда было больше отступать, но в последний момент либо чутье подводило Курселя, либо Берингара вновь выручало его проворство. Так или иначе, Хью вновь и вновь уклонялся от ударов, и преследование продолжалось по периметру арены, вдоль линии фламандских копий. Берингару никак не удавалось снова прорваться в центр площадки, но и Курсель не мог ни нанести решающий удар, ни прижать его к копьям и лишить свободы маневра, хотя каждый раз и казалось, что уж сейчас Хью несдобровать.

Фламандцы стояли неколебимо, словно утесы, хладнокровно взирая на схватку, бушевавшую подобно бурному потоку, заключенному в крутые гранитные берега.

Тесня противника вдоль линии копий, Курсель неожиданно замер, отступил на один широкий шаг, отшвырнул в траву свой кинжал, наклонился и схватил валявшийся под ногами фламандцев меч, отброшенный Берингаром. С ликующим, хриплым криком он поднялся, размахивая оружием, от которого более часа назад великодушно отказался его противник.

Хью даже не осознал, что они приблизились к тому самому месту, и еще меньше, что соперник намеренно подталкивал его туда именно с этой коварной целью. Где-то в толпе раздался пронзительный женский крик. В этот момент Курсель почти выпрямился, занося меч, и глаза его безумно сверкнули. Однако он не успел занять устойчивую позицию, и, улучив этот миг, быть может, единственный, оставшийся в его распоряжении, Берингар, словно тигр, прыгнул навстречу врагу.

Еще секунда — и было бы слишком поздно. Но Хью опередил противника — всем своим весом он обрушился на Курселя, правой, державшей кинжал рукой, обхватил его, а левой перехватил запястье руки, сжимавшей поднятый меч. На несколько мгновений они застыли, напрягаясь изо всех сил, а потом повалились на вытоптанную траву и покатились, сцепившись в смертельных объятиях, у ног равнодушных наемников.

Элин стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть, и закрыла глаза, но тут же открыла их снова:

— Нет, я буду смотреть. Я должна... я вынесу это. Ему не будет за меня стыдно. О Кадфаэль, скажи же мне, что там происходит... Я его не вижу!

— Курсель схватил меч, но удара нанести не успел, — торопливо пояснил монах. — Постой, один из них поднимается...

Противники упали вместе, а встал только один, и теперь он стоял, ошарашенный и недоумевающий оттого, что враг внезапно обмяк и недвижно распростерся на земле, раскинув руки и уставясь на яркое летнее солнце открытыми, невидящими глазами. Струйка крови медленно и вяло вытекала из-под его тела и темной лужицей растекалась по примятой траве.

Хью Берингар перевел растерянный взгляд с истекающего кровью врага на кинжал, который по-прежнему сжимал в правой руке, и в замешательстве покачал головой. Он изнемог в этой затянувшейся схватке, а ее неожиданный и необъяснимый конец, похоже, лишил его и остатка сил. На острие кинжала не было свежей вражеской крови, оружие не коснулось Курселя, однако он встретил свою смерть — жизнь покинула его вместе с кровью, орошавшей траву. Какое же зловещее чудо принесло ему гибель, не обагрив ни меча, ни кинжала?

Хью нагнулся, приподнял безжизненное тело за левое плечо, чтобы посмотреть, откуда течет кровь, и увидел, что из-под лопатки у мертвеца торчит пробивший насквозь кожаный жилет кинжал, отброшенный самим же Курселем, когда тот наклонился, чтобы схватить меч. Видимо, рукоять застряла в густой траве возле сапога одного из фламандцев, и кинжал остался торчать острием вверх. И когда после стремительного броска Берингара противники покатились по земле, — Курсель напоролся на собственный кинжал, который и вонзился в него по самую гарду.

«Получается, что это не я убил его, — подумал Хью, — он пал жертвой собственного коварства». — Берингар не знал, радоваться этому или огорчаться — он был слишком опустошен. Вот Кадфаэль, тот, несомненно, должен был чувствовать удовлетворение. Смерть Николаса Фэнтри отомщена, а преступника постигла справедливая кара. Убийца был публично уличен, и правдивость обвинения уже не вызывала сомнения, ибо злодей испустил дух, и указал виновного сам Бог.

Берингар наклонился и поднял меч, который послушно выскользнул из руки злодея, осужденного небесами. Он медленно повернулся и воздел клинок, приветствуя короля, а потом, прихрамывая, побрел с арены: из ран на его руке и предплечье сочилась кровь. Фламандцы расступились и молча пропустили победителя.

Хью успел сделать только два или три шага, направляясь к креслу короля, когда на шею ему бросилась Элин и заключила в объятья с таким жаром, что утраченные силы вновь вернулись к нему. Ее золотистые волосы заструились по его плечам и груди, она подняла на него лицо: восхищенное, ликующее и измученное — такое же, как у него самого, и называя по имени: «Хью, Хью...» — с боязливой нежностью коснулась пальцами его кровоточащих ран.

— Почему ты не сказал мне? Почему? Почему? О, ты заставил меня умирать столько раз! Но теперь мы оба живы — снова живы... Поцелуй же меня, — твердила она, не видя ничего вокруг, кроме лица своего любимого.

И Хью поцеловал ее — страстно и самозабвенно, а девушка в ответ снова принялась ласково укорять его.

— Тише, любовь моя, — промолвил успокоенный и воодушевленный Хью, — хотя нет, лучше выбрани меня как следует, а то от твоей ласки я таю как воск, а мне пока нельзя размягчаться — король ждет. И раз уж ты моя дама сердца, подай руку и поддержи меня, как подобает доброй жене, а то я, неровен час, растянусь у королевских ног.

— А я и вправду твоя дама сердца? — требовательно спросила Элин, желавшая, как и всякая женщина, чтобы то, что и так ясно, было подтверждено публично.

— Не сомневайся. Я думаю, сердце мое, что нам обоим уже поздновато идти на попятную!

И Хью предстал перед королем, а Элин стояла рядом, крепко держа его за руку.

— Ваша милость, — произнес Берингар, спускаясь с тех заоблачных высот, где забываешь о боли и усталости, — Господь подтвердил мою правоту, покарав убийцу, и ныне я вправе полагать, что признаете это и вы, ибо исход поединка ясен.