Эллис Питерс - Покаяние брата Кадфаэля

— Мне кажется, ты имеешь в виду совершенно определенный случай. Кто-то из твоих друзей угодил в плен при Фарингдоне.

— Да, милорд. И его прячут неизвестно где. Выкупа никто не требует, и ни его друзья, ни его лорд — мой дядя—не могут ничего разузнать о его судьбе. Если бы его милость король соблаговолил сказать, где…

— Я не рассаживаю пленников по собственным подвалам, — громогласно оборвал юношу Стефан.

Кадфаэль подозревал, что король просто-напросто проголодался и потому ему не терпится покончить с затянувшимся спором. Кроме того, он вообще терпеть не мог торговаться и, как правило, раздавал самые ценные трофеи своим корыстолюбивым вассалам, предоставляя им препираться из-за добычи.

— Мало кто из них мне известен, и уж точно я не помню никаких имен. Честно распределить их было поручено моему кастеляну.

Ив тут же ухватился за эти слова:

— Ваша милость, но ведь кастелян Фарингдона присутствует в этом зале. Будьте великодушны, позвольте мне получить ответ от него! — воскликнул он и, видимо опасаясь отказа, тут же спросил: — Где Оливье Британец? Кто его прячет?

Он произнес эти слова достаточно сдержанно, но тем не менее бросил свой вопрос, словно копье, через разделявшее ряды соперников пространство, адресуя не королю, а де Сулису. Юноша нуждался в снисходительности Стефана, если хотел получить ответ. Там, где другие могли лишь просить, король имел право повелевать. А терпение короля уже почти истощилось, правда, виной тому была не настойчивость юного сквайра, а просто-напросто чрезмерно затянувшееся собрание.

— Просьба этого юноши вполне разумна, — нехотя поддержал Ива епископ.

— Да ради Бога, — раздраженно бросил король де Сулису, — скажи ты ему, что он хочет знать, и покончим с этим делом.

Голос де Сулиса, почтительный и покорный, прозвучал из задних рядов приспешников Стефана, оттуда, где Кадфаэль никак не мог его увидеть.

— Ваша милость, я бы и рад, да только ответа у меня нет. В Фарингдоне я никакой выгоды для себя не искал и даже удалился с совета, предоставив решать судьбу пленных рыцарям гарнизона. Разумеется, тем, — добавил он с ехидной слащавостью, — которые вернулись под ваши знамена. А уж что да как они порешили, я о том не допытывался. Доходили до меня слухи, будто некоторых пленных уже, как положено, выкупили, а о прочих ведать ничего не ведаю. Может, писцы и составили какой-нибудь список, но я им не интересовался и никогда не видел.

Задолго до того, как де Сулис закончил, среди сторонников императрицы поднялся ропот, ибо насмешка над защитниками Фарингдона не могла оставить их равнодушными. Волнение пробежало по рядам лордов; скорее всего, будь у собравшихся мечи, их бы уже наполовину вытащили из ножен.

Ив возвысил голос, все еще сдержанный, но гневный, что, в свою очередь, вызвало в ответ столь же гневные восклицания приверженцев короля.

— Ваша милость, он лжет. Это он распоряжался всем от начала до конца. Этот человек бесстыдно лжет!

Его возглас потонул в возмущенном реве. Еще миг, и заполнившие зал лорды принялись бы за неимением оружия отвешивать друг другу пинки да затрещины. Но епископ Винчестерский, величавый и негодующий, поднялся и поддержал громогласный призыв Роже де Клинтона к порядку. Король и императрица, вскочив на ноги, метали громы и молнии, но постепенно спокойствие восстановилось, хотя казалось, что самый воздух в зале дрожал и был полон едкой ненавистью.

— Давайте сделаем перерыв, — угрюмо предложил де Клинтон, когда воцарилась наконец неустойчивая, хрупкая тишина, — и расстанемся без обид и брани, каковые здесь неуместны. Мы встретимся вновь после полудня, и я призываю вас явиться сюда в расположении духа, более подобающем добрым христианам, дабы продолжить наш разговор откровенно, но без горячности. А потом, независимо от исхода этой встречи, мы, оставив мечи и позабыв о вражде, пойдем к вечерне и, исполненные стремления ко благу, вместе помолимся о мире.

— Он лжет! — твердил насупленный и покрасневший от злости Ив, сидя за скудным приоратским столом. Впрочем, молодость брала свое, и дурное расположение духа не мешало ему уминать все подряд. — Что ни слово, то ложь. Уверен, он ни на минуту не уходил с того совета. Можете вы представить, чтобы такой человек да ничем не поживился? Причем не отхватил себе самый ценный трофей. Нет, он прекрасно знает, кто держит в плену Оливье. Но уж если даже Стефан не может — или не хочет — заставить его сказать правду, то как этого добиться кому-нибудь другому?

— Скорее всего, насчет де Сулиса ты прав, — рассудительно заметил Хью, — но даже закоренелый лжец может, обмолвившись, обронить правдивое слово. Ибо, скажу я тебе, очень немногие — если такие вообще есть — знают, что случилось с Оливье. Я справлялся о нем где мог, но впустую. Ручаюсь, что и Кадфаэль не преминул переговорить со здешними братьями. Более того, уверен: после того, что он услышал от тебя сегодня утром, и сам епископ станет наводить справки.

— На твоем месте, — добавил Кадфаэль, основательно поразмыслив, — я бы не столько требовал справедливости в зале капитула, сколько занялся поисками за его пределами. Вне всякого сомнения, король и императрица будут главным образом доказывать перед всеми правоту своих притязаний, и им едва ли понравится, если в то время, когда не определены их собственные судьбы, им станут докучать судьбой какого-то сквайра. Не помешало бы вызнать, нет ли здесь кого другого из бывших тогда в Фарингдоне, кроме этого де Сулиса. Ну а я поговорю со здешним приором. Монахи, знаешь ли, хоть сами больше и помалкивают, но на слухи падки не меньше прочих и ушки держат на макушке.

Ничто, однако же, не могло отвлечь Ива от его мрачных мыслей.

— Де Сулис знает правду, — не унимался юноша, — и я эту правду из него вытяну, пусть даже придется вырвать ее клещами из его лживого сердца… О, не надо, не говори ничего, — отмахнулся он, предвидя возражения Кадфаэля. — Я и так знаю, что здесь не могу его тронуть, ибо у меня связаны руки указом епископа.

«Хотелось бы знать, — подумал Кадфаэль, — с чего это он знай долдонит то, что само собой разумеется, словно не нас убеждает, а себя. И почему у него вид такой странный?» Обычно добродушный, открытый взгляд юноши сейчас был как будто обращен в себя. Такое впечатление, словно он то и дело с опаской оглядывается на что-то не до конца понятое и очень его беспокоящее.

— Но скоро и мне, и ему придется покинуть епископские владения, — неожиданно заявил Ив, стряхивая с себя раздумья, — и тогда ничто не помешает мне встретиться с ним лицом к лицу и мечом добыть истину.

Проталкиваясь через толпу на большом дворе, брат Кадфаэль направился в приоратскую церковь. Маловероятно, что важные персоны поспешно встанут из-за стола, чтобы возобновить переговоры, которые, скорее всего, ни к чему не приведут, а стало быть, у него есть время, чтобы побыть в каком-нибудь укромном уголке подальше от мирской суеты. Правда, укромных уголков в приорате немного. Участники совещания рангом пониже, видимо, решили побеседовать там, где не опасались быть подслушанными, и собирались тесными кружками под прикрытием алтарей или в монашеских кельях. Приезжие клирики разгуливали по храму, присматриваясь к его убранству. Местные бенедиктинские братья, вернувшиеся к своим обязанностям после получасового отдыха, молча сновали среди незнакомцев.