Эллис Питерс - Послушник дьявола

Розвита не спешила: она медленно и величественно спустилась по ступеням и прошла по булыжнику двора до ворот, чтобы все могли налюбоваться ею. Это было очень удачно, так как к этому времени аббат Радульфус и каноник Элюар вышли из церкви через трансепт и галерею и остановились у лестницы в зал для гостей, милостиво оглядывая собравшийся народ, а все монахи стали расходиться по двору, держась чуть в стороне от толпы, но по-прежнему с интересом наблюдая за ней.

Брат Кадфаэль тихонько пробрался вперед и скромно встал неподалеку от того места, где стояли аббат и его гость, так, чтобы незаметно наблюдать за молодоженами. На тяжелой синей материи плаща Розвиты была прекрасно видна крупная фибула, явно мужское украшение. Каноник Элюар внезапно оборвал посредине какую-то спокойную фразу, которую произносил, повернувшись к аббату, и доброжелательная улыбка сползла с его лица; он задумчиво нахмурил брови и прищурился, как будто зрение на таком расстоянии подводило его и он не был уверен в том, что видит.

— Но это… — пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то другому — Нет, как это возможно?

Новобрачные подошли ближе и, как положено, поклонились высоким церковным сановникам. За Розвитой и Найджелом шли Айсуда, Леорик, Вулфрик и все приглашенные. Под аркой ворот у сторожки Кадфаэль заметил светловолосую голову и блестящие голубые глаза Джейнина: тот отстал, чтобы обменяться парой слов с каким-то знакомым из предместья, стоявшим в толпе, а потом своим легким шагом, немного припрыгивая, пустился догонять процессию.

Найджел подвел жену к первой ступеньке каменной лестницы; в этот момент каноник Элюар выступил вперед и остановил их. Только тогда, следуя за его пристальным, в упор, взглядом, посмотрела Розвита на ворот своего плаща, свободно спадавшего с плеч, и увидела блеск разноцветной эмали и тонкие золотые силуэты сказочных змей, похожих на переплетенные между собой растения.

— Дитя, — проговорил каноник Элюар, — можно мне посмотреть поближе? — Он коснулся пальцами золотых перегородок и серебряной головки булавки-язычка. Розвита молча следила за ним, удивленная, чувствуя некоторую неловкость, но не успев испугаться и не приготовившись защищаться. — Это очень красивая и редкая вещь, — продолжал каноник и, прищурившись, взглянул на новобрачную: — Откуда она у тебя?

Хью вышел из сторожки, держась позади толпы, смотрел и слушал. Возле угла галереи стояли два монаха с надвинутыми на лица капюшонами, наблюдая за тем, что происходит. Зажатый между собравшимися у западной двери зеваками и толпой на большом дворе, Мэриет не двигался, как будто окаменел: он не хотел, чтобы его узнали, и ждал возможности вместе с Марком незаметно вернуться в свое убежище-тюрьму.

Розвита облизала губы и ответила со слабой улыбкой:

— Ее подарил мне родственник.

— Странно! — пробормотал Элюар и, помрачнев лицом, повернулся к аббату: — Милорд аббат, я хорошо знаю эту фибулу, слишком хорошо, чтобы ошибиться. Она принадлежала епископу Винчестерскому, и тот подарил ее Питеру Клеменсу, своему любимому секретарю, чьи останки лежат сейчас в вашей часовне.

Между тем брат Кадфаэль отметил одно удивительное обстоятельство. Он наблюдал за лицом Найджела с того момента, как молодой человек первый раз бросил взгляд на украшение, вызвавшее столь большой интерес у каноника, и до этой минуты совершенно не было заметно, что фибула говорит Найджелу что-нибудь. Он переводил глаза с Элюара на Розвиту и обратно, морщил в недоумении свой широкий лоб, улыбался легкой вопрошающей улыбкой, ожидая, чтобы кто-нибудь просветил его. Но когда был назван владелец фибулы, внезапно все обрело смысл, и притом смысл зловещий и устрашающий. Найджел побледнел и застыл, уставившись на каноника, и, хотя губы молодого человека шевелились, он либо не мог найти слов, либо счел, что лучше их не произносить, и продолжал молчать. Аббат Радульфус придвинулся с одной стороны, Хью Берингар — с другой.

— Что такое? Ты узнал эту драгоценность, ты говоришь, она принадлежала Питеру Клеменсу? Ты уверен?

— Я так же уверен в этой вещи, как в тех, что вы показали мне — крест, кольцо и кинжал, — побывавших вместе с ним в огне. Этой фибулой он особенно дорожил как подарком епископа. Была ли она на нем в его последней поездке, я сказать не могу, но обычно он всегда носил ее и очень ценил.

— Разрешите мне сказать, — раздался ясный голос Айсуды из-за плеча Розвиты. — Я знаю, что она была на нем, когда он приехал в Аспли. Фибула была приколота к плащу, когда я взяла его у гостя, чтобы отнести в приготовленную для него комнату. Она оставалась на месте и на следующее утро, когда перед его отъездом я вынесла ему плащ. Плащ он не надел, а перекинул через луку седла, ведь утро было теплое и ясное.

— Значит, у всех на виду, — отчетливо произнес Хью. Крест и кольцо оставались на покойнике и отправились в костер вместе с ним. Либо у убийцы было мало времени и он должен был бежать, либо какой-то суеверный страх помешал ему снять драгоценности с тела священника, хотя это красивое украшение, попавшееся ему под руку, он не постеснялся взять. — Заметьте, милорды, — добавил Хью, — на этой фибуле нет следов огня. Ты разрешишь нам снять ее и посмотреть?..

«Хорошо, — успокоенно подумал Кадфаэль, — мне бы следовало знать, что Хью не нуждается в моих подсказках. Теперь все можно оставить на него».

Когда Хью стал откалывать фибулу, Розвита не пошевелилась. Она не разрешала и не мешала. Ее лицо побледнело, на нем появилось выражение смятения, но она не произнесла ни слова. Да, Розвита кое-что знала об этом деле; независимо от того, было ли ей известно, что представляет собой этот подарок и откуда он взялся, она, несомненно, понимала, что эта вещь таит в себе опасность и что ее никто не должен видеть — пока! Может быть, потом, не здесь, она сможет ее носить. После свадьбы они собирались уехать в северный манор Найджела. Кто там узнает эту фибулу?

— Эта штука никогда не бывала в огне, — проговорил Хью и протянул фибулу канонику Элюару, чтобы тот подтвердил его слова. — Все остальное, что было на покойнике, сгорело вместе с ним. У него взяли только эту вещь, причем раньше, чем возле его тела оказались те, кто потом сложил его погребальный костер. Только один человек мог снять ее с плаща Клеменса, тот, кто последним видел его живым и первым увидел мертвым, — его убийца. — Хью повернулся к Розвите, которая побледнела так, что стала почти прозрачной, как будто была вырублена изо льда, и смотрела на помощника шерифа расширившимися от ужаса глазами.

— Кто подарил ее тебе?

Быстрым взглядом Розвита обежала стоявших вокруг, потом собралась с духом и, глубоко вздохнув, внезапно ответила громко и четко: