Эллис Питерс - Выкуп за мертвеца

Она поговорила со своим отцом — «и с его отцом»!

Кадфаэль услышал бодрый голос Элиса ап Синана, повествовавшего о себе, когда только что попал в Шрусбери. Овейн Гуинеддский отдал его на воспитание, когда умер его отец…

«…моему дяде Гриффиту ап Мейлиру, и мы росли с моим двоюродным братом Элиудом, как родные братья…»

Два молодых человека, которые близки, как близнецы, — настолько близки, что не остается места для невесты, предназначенной одному из них. И девушка сражается за свои права, зная, что в сердце одного из них горит любовь, такая же безумная и страстная, как ее собственная. Если бы только… Если бы только можно было достойно разорвать узы, ошибочно связавшие двух детей. Если бы только этих близнецов можно было разделить — это единое существо, глядящее в зеркало, и неизвестно, какое отражение реально — левое или правое? Откуда было чужому знать все это?

Но теперь Кадфаэль знал. Кристина употребила это слово не потому, что неточно выразилась, — нет, она сказала именно то, что хотела. Дядя может быть приемным отцом, но настоящим может быть только родной отец.

Как и в прошлый раз, отряд вернулся с наступлением сумерек. Кадфаэль все еще пребывал в оцепенении, когда услышал, как они подъехали. Он вышел и увидел, что свет факелов играет на доспехах, грумы суетятся, кони выпускают из ноздрей облака пара. Звенело оружие, бодро перекликались люди, постукивали копыта. Свет и тени сплетались в причудливые узоры, через гостеприимно открытую дверь зала было видно, как жарко пылает очаг.

Тудур ап Рис спешился первым, шагнул к принцу и поддержал ему стремя. Овейн Гуинеддский спрыгнул с коня. Принц был на голову выше своего друга. Светлые волосы блестели в красноватом свете факелов. Приехавшие появлялись один за другим — военачальники Гуинедда, соседи из Англии. Кадфаэль наблюдал, как они спешиваются, а их воины удаляются в лагерь за манором. Но среди военачальников не было Эйнона аб Ителя, которого он разыскивал.

— Эйнон? — переспросил Тудур. — Он следует за нами, но, видимо, опоздает к столу. Ему нужно заехать в Ллансантффрейд, там живет его замужняя дочь. Только что появился на свет первый внук Эйнона. Я рад снова приветствовать тебя в своем доме, брат, особенно если ты привез принцу добрые вести. У вас случилось несчастье, и принц огорчен, что оно омрачило ваше знакомство.

— Я скорее сам ищу новостей, нежели могу их сообщить, — признался Кадфаэль. — Но я считаю, что злодеяние одного человека не может повлиять на переговоры между вашим принцем и нашим шерифом. Мы в Шропшире очень дорожим доброй волей Овейна Гуинеддского, тем более что Мадог ап Мередит снова стал разбойничать.

— В самом деле? Овейн захочет узнать об этом поподробнее, но лучше сделать это после ужина. Я усажу тебя за стол на возвышении.

Так как Кадфаэлю в любом случае надо было дожидаться приезда Эйнона, он уселся за стол и отдался приятным ощущениям. Компания в зале Тудура собралась шумная и веселая, было жарко от потрескивавшего в очаге огня, ярко горели факелы, вино лилось рекой, нежно звучала арфа. Человек такого положения, как Тудур, обладал привилегией иметь собственную арфу и арфиста. К тому же он оказался щедрым покровителем странствующих менестрелей. А поскольку во время трапезы в зале присутствовал принц, которого можно было воспевать, певцы затеяли состязание. Во дворе продолжалась суета: приезжали опоздавшие, офицеры из лагеря меняли часовых, патрулирующих границы, женщины приносили полные блюда и уносили пустые, задерживаясь, чтобы перекинуться парой слов с воинами. Сейчас этот зал стал двором принца Гуинеддского, куда приходили просители, приносились дары, являлись молодые люди, ищущие службы или милости.

Со стола уже убрали, и сотрапезники угощались вином и медом, когда в зал вошел управляющий Тудура и направился к столу, за которым сидел Овейн.

— Милорд, явился человек, который просит разрешения вашей светлости представить вам своего сына, признанного им всего два дня тому назад. Это Гриффри ап Лливарч, из Мейфода. Вы выслушаете его?

— Охотно, — ответил Овейн и, приподняв светловолосую голову, с любопытством взглянул в ту сторону. — Пусть Гриффри ап Лливарч входит.

Кадфаэль не обратил на это имя никакого внимания, а если бы и обратил, то не узнал ни имени, ни человека, которого никогда не видел. Вновь прибывший последовал за управляющим через дымный зал и, пройдя между столами, приблизился к возвышению. Это был худой и жилистый человек лет пятидесяти. На преждевременно состарившемся лице резко обозначились морщины, он начинал лысеть. Гриффри ап Лливарч шел осторожной походкой горца, у него оказались зоркие глаза пастуха. Одет он был просто, но коричневая домотканая материя выглядела вполне добротной. Подойдя к помосту, он отвесил принцу поклон валлийца, в котором не было раболепия.

— Милорд Овейн, я привел к вам своего сына, чтобы представить его. Единственный сын, которого родила мне жена, умер больше двух лет тому назад, и я был одинок, пока не появился вот этот сын от другой женщины. Он представил доказательства того, что я его отец, и я признал его своим сыном. А теперь я прошу вашего согласия.

Он стоял радостный и гордый тем, что у него есть такой сын. Все умолкли, и в тишине явственно раздался звук, привлекший внимание Кадфаэля. Из-за дыма фигуру молодого человека трудно было разглядеть в полутемном зале, но зато ясно слышался звук его шагов. Тот шел, слегка прихрамывая и тяжело ступая на одну ногу. Когда сын Гриффри подошел к столу принца, на лицо ему упал свет факела. Кадфаэль так и впился в него глазами. Этого человека он хорошо знал, хотя теперь черные волосы его были причесаны и гордо откинуты со лба, лицо не выглядело мрачным, скорее радостным и открытым, и под мышкой он не держал костыль.

Кадфаэль перевел взгляд с Аниона ап Гриффри на Гриффри ап Лливарча, безрадостную и одинокую жизнь которого внезапно согрел этот нежданный сын. В складках домотканого плаща отца сверкала длинная булавка с большой золотой головкой и тонкой золотой цепочкой. Ее Кадфаэль тоже видел раньше и очень хорошо запомнил.

Точно так же, как еще один свидетель этой сцены. Эйнон аб Итель, не желая никого беспокоить, вошел в зал из внутренних покоев, как свой человек в доме, и незаметно подошел сзади к столу принца. Естественно, человек, к которому были прикованы все взгляды, привлек и его внимание. Красный свет факелов играл на золотом украшении. Истинный владелец этой булавки прекрасно знал, что второй такой не может быть ни у кого.

— Черт побери! — воскликнул Эйнон аб Итель вне себя от изумления и негодования. — Какой наглый вор! Носит мою золотую булавку прямо у меня на глазах!