Тобиас Хилл - Любовь к камням

В доме раздается какой-то шум. Скрипят ступени лестницы. Пытаюсь сесть, но это не получается. В груди что-то болит, похоже, сломано ребро. Боль на несколько секунд становится такой, что не могу дышать. Чашка опрокидывается, последняя вода выливается мне на лоб.

Открывается дверь, в проеме стоит рыбак. Видя, что я очнулась, он входит. Направляется к окнам и складывает ставни, заполняя комнату светом. Потом выходит, оставив дверь открытой.

Он снова входит.

— Который час?

Это кажется важным. Говорить больно, и я кашляю.

— Два часа.

— Кто вы? Хикари Мурасаки?

У него в руках миска. Он подходит и поднимает чашку. Ставит ее на стол.

— Вам нужно было бы отвезти меня в больницу.

— Возили.

Снова начинается кашель, сдерживаю его.

— Я была в больнице?

— У вас два перелома ребер, ушибы, ссадины. Была легкая контузия. Когда вы пришли в сознание, нам сказали, что оставаться вам там незачем. Больница здесь маленькая, переполненная. По словам врачей, вы нуждаетесь в покое. Я не знал, куда еще вас везти.

— Ничего не помню, — говорю. Словно этот человек может лгать, да он и может.

Он садится возле постели, забрасывает ногу на ногу и смотрит на меня. Мы смотрим друг на друга. В окнах ярко-белое небо, морская прозрачность воздуха. Вдали поднимает крик чайка. Я закрываю глаза, думаю о Панче и Джуди. Саутэнде, моле — дороге, ведущей в никуда.

— Долго я спала?

— Сто лет.

— Хочу это знать, — говорю, но когда поднимаю взгляд, его снова нет, он с чем-то возится. Возможно, его что-то беспокоит, хотя понять трудно, лицо у этого человека не из тех, что легко выдают эмоции незнакомцам. Начинает вертеться электрический вентилятор.

— Два дня, — отвечает он и разгибается.

— Почему вы не бросили меня?

Он подходит. Подает мне миску.

— Это суп из крабовых панцирей. Вам нужно чего-то поесть.

— Могли бы бросить. Прилив начался бы снова. Я лежала пластом. Крови на ваших руках не было бы.

Я отпиваю глоток супа. Ничего, кроме вкуса, можно сказать, не пища. Желудок начинает от него урчать. Внезапно ощущаю сильный голод. Опустошив миску, чувствую запах этого человека, запах перца и морской соли. Он все еще смотрит на меня.

— Вы доказываете необходимость собственной смерти?

— Нет. — Говорю с полным сладостью ртом. — Мне просто любопытно.

— Я никогда не убивал, — говорит он. Словно это объяснение. Берет миску и поднимается, собираясь уходить. Глаза у него темные, цвета запекшейся крови. Возле двери останавливается. — А вы?

— Не знаю, — говорю и закрываю глаза. Отворачиваюсь от этого человека и его слов.

Он ежедневно стряпает для меня. Теплый рис с бульоном, белый суп мисо. С каждым приемом пищи мне становится лучше. Мягкая рисовая лапша, вареные яйца с папоротником. Вкусная, укрепляющая еда. Нежные сырые креветки. Печеный лещ. Жаренные в собственных раковинах гребешки. Его кормление выводит меня из себя. Я смотрю на него и думаю, понимает ли он, что делает.

Звук захлопывающейся двери будит меня каждое утро, еще до рассвета. Из окна спальни я вижу этого человека, идущего по тропинке среди дюн к причалу.

Начинает работать мотор его лодки, и она выходит в море.

К семи часам он всегда снова дома, везет на мотоцикле детей в школу. Том хмурится, борясь со сном. Ирэн в коляске счастлива, как Будда. На пустой дороге их видно до самой Тосы.

В дом никто не приходит. Почтальон останавливается у почтового ящика на пристани. Иногда во время отлива на пляже появляется старуха. Тощая, сгорбленная, всегда одна, ищет съедобных моллюсков. Я наблюдаю за ней. В воде отражается ее спина.

В течение двух дней я еще не могу спускаться по лестнице. Заставляю себя двигаться по комнате под наблюдением слонов. Здесь все наблюдающее, выжидающее. Хозяин дома приносит мне пожитки, сумку, которую я в свое время здесь оставила. Видя, что я не открываю ее, приносит мне книги. На английском только три, остальные на японском, которого я почти не знаю. Сижу возле открытого окна, читаю Библию короля Иакова, энциклопедию Пирса 1892 года издания с доводами в пользу того, что земля плоская, стихами Роберта Луиса Стивенсона.

Мама, тише говори со мною, Что-то очень близко и большое, Что-то маленькое и вдали, Мне так страшно, что не объяснить…

Странные это вещи, книги на пустынном острове. Фамильные ценности с надписанными полузнакомыми именами. Хикари от дедушки Майкла. Мари в день ее свадьбы, 1946 г.

На левом бедре у меня тридцать швов. Я закрываю их ладонью, склоняясь, сидя на табурете в ванной. Самые темные синяки у меня под ребрами. Через неделю они начинают светлеть. Кровоизлияние превращается в лиловый пояс над левым бедром.

Уже конец ноября. Холоднее становится только ночами. Вечера я провожу внизу, довольная собой и теплом камина. Радиоприемник вещает по-японски и по-корейски. Дети угрюмые, злые от обиды, хотят, чтобы я убралась. По возможности избегаю их. Прислушиваюсь к их спорам и играм, приходам и уходам. Вдали постоянно слышен шум чаек и моря.

Разговариваем мы осторожно. Только о настоящем, избегая прошлого и будущего, того, почему я приехала и почему остаюсь. Не касаясь несчастных случаев.

— У вас много книг.

— Я люблю читать.

— Ни единой фотографии. Ни одного портрета членов вашей семьи.

— Я могу то же самое сказать о вас. Держите.

— Что это?

— Приспособление для убивания рыбы.

— А это?

— Тоже.

— Они, должно быть, уплывают за милю, завидя вас. Великий Белый Охотник восточного побережья. Что вы имеете против них?

— Ничего. Мне нужно кормиться. Они не уплывают.

— И все же, уверена, вы бы заставили их уплывать, если б могли. — Жду его улыбки, хочу ее. Могу себе в этом признаться. — А это что?

— Изделие Ирэн.

— Не может быть.

— Амулет на счастье. Для моей лодки. У нее умелые руки. Вам нравится?

— Особенно стекло. Похоже, вы можете убить этой штукой множество рыб. И, должно быть, гордитесь дочерью.

— Конечно. Всякий раз.

— Говорите вы не очень уверенно.

— Почему бы нам это не выяснить?

Он с широким разворотом направляет лодку из гавани. Мы держим курс на юго-восток, к Тосскому заливу. День прекрасный, небо и море такие голубые, что там, где они сходятся, линии горизонта почти не видно. Я оглядываюсь на мыс, он уже далеко. Над ним вздымается зеленый-зеленый остров.

Он смотрит в море, правя лодкой, окидывает взглядом рябь и гладкие поверхности, означающие течения и мели. В одном месте, неотличимом для меня от всех прочих, заглушает мотор. Мы сидим, пьем пиво «Саппоро» из холодильника, ловим морского окуня и черного леща.

— Приятное занятие.

— Рад, что вы так находите.

— И больше ничем не занимаетесь?

Он хмыкает.

— Езжу на рынок в Коти. Работаю на участке. Забочусь о детях.