Эдуард Хруцкий - Полицейский

Вот только от кого? Эта мысль занимала полковника весь сегодняшний вечер. Часы в столовой пробили одиннадцать раз. Чечель подошел к окну. Темнота. Даже снег стал невидимым и черным. Он закурил, и вдруг под аркой вспыхнули лучи огня. Урча моторами, во двор въехало два авто. Все. Это к нему. Чечель достал из стола рубчатую гранату «мильс», подошел к двери, повесил ее на ручку, отогнул усики детонатора, привязал к кольцу шнур и зацепил его за крюк. В дверь уже колотили, что-то кричали и матерились. Гулко раздавались удары и на черном ходу. Чечель надел бекешу, папаху, взял саквояж с притороченным к нему вещевым мешком, оглядел последний раз квартиру. Пора. Он вошел в туалет, запер дверь, распахнул окно. В лицо ударило снежным холодом. Крышу он не видел. Но память услужливо подсказала ему ее размеры. Он прыгнул и мягко приземлился. В квартире грохнул взрыв. Чечель прыгнул в сугроб, провалился почти по пояс в снег, матерясь, выбрался и побежал через проходной двор. Через несколько минут он словно растворился в хитросплетении дворов и переулков на Мясницкой.

Литвин тоже не спал в эту ночь. В Москве было двенадцать крупных гаражей и более двадцати мелких, принадлежащих разросшимся, как грибы, новым комиссиям, главкам и комиссариатам. Он решил начать с бывшего гаража Союза городов на Сретенке. На проходной сидел вахтер с наганом и пил чай из медного гнутого чайника. — Куда? — лениво спросил он. — ЧК, — ответил Батов.

Но страшное это словосочетание не произвело никакого впечатления на вахтера. — Идите. — Он налил чай в блюдце. — Начальство здесь? — спросил Литвин. — А где ему быть, завгар здесь и ночует. — Как его фамилия? — Тимохин Николай Ильич.

Тимохин спал в кабинете на диване. В комнате было жарко, бока буржуйки раскалились до малинового цвета.

— Жалко будить, — вздохнул Литвин, — но что делать, служба у нас собачья. Он подошел к дивану, потряс спящего за плечо. — Тимохин… Тимохин…

— А… Кто… Куда… — Завгар вскочил, со сна не понимая, что случилось. Отсутствующими глазами оглядел комнату и опять лег.

— Тимохин… Да вставай же… — Литвин рывком посадил завгара. Теперь он проснулся, и взгляд стал осмысленным.

— Вы кто? — хриплым, севшим от сна голосом спросил он. — Мы из ЧК.

— Мандат попрошу. Литвин протянул документ. Тимохин прочел его. — Какая нужда во мне? — Вы, Николай Ильич, давно здесь работаете? — После ранения, в пятнадцатом, сюда перешел. — Значит, многих знаете? — Да почитай всех. Литвин достал фотографию подпрапорщика. Тимохин взглянул мельком, засмеялся.

— Ишь, паршивец, а я-то голову ломал, кто мою куртку украл. Дай закурить, чекист. Литвин протянул портсигар. Тимохин ловко подцепил папиросу, чиркнул зажигалкой, сделанной из винтовочной гильзы. — Так вы его знаете? — нетерпеливо спросил Батов.

— А то. Это Колька Базыкин. Самый поганый человек в гараже был. — А где он живет?

— В Обираловке, в поселке Ивановка, в своем доме.

— Давайте мы все это запишем. — Литвин достал лист бумаги и чернильный карандаш.

— Давай, — охотно согласился Тимохин, — вы, как его прищучите, куртку мою возверните.

Ночью Бахтина разбудил шум за стеной. К Жене кто-то пришел. Видно, подгуляли ребята и решили завернуть на огонек. Он встал, взял со стола портсигар. Закурил. Сделал пару затяжек. Ткнул папиросу в пепельницу и опять заснул. Проснулся он от стука в дверь. В комнате хозяйничало сероватое зимнее утро. Не хотелось вставать, тем более куда-то ехать. Но дверь уже содрогалась от ударов, и Бахтин встал, надел брюки, накинул пальто и пошел открывать.

— Заспались вы, Александр Петрович. — На пороге стояли Литвин и Алфимов. — Малость есть.

— А мы на подпрапорщика вышли, — победно усмехнулся Литвин. — Пошли в квартиру, а то я замерзать стал.

— Вы брейтесь, Александр Петрович, — Литвин снял пальто, — а мы пока вам завтрак сообразим, путь-то неблизкий. — А именно? — В Обираловку. — Как на улице?

— Морозит малость, — сказал Алфимов и с интересом оглядел комнату.

Небогато жил полицейский полковник. Совсем небогато.

Это был второй дом чиновников полиции, в котором довелось побывать Алфимову за эти дни. И сидя на диване в комнате Бахтина, он думал о том, что председатель Пресненского Совета, у которого он был на той неделе, жил куда лучше, чем сатрап старого строя. И это не ложилось в привычные рамки навязанного ему мышления. Тем более то, что произошло нынче ночью.

За чаем Литвин рассказал Бахтину о том, как они с Батовым вышли на Кольку Базыкина.

— Мы соединились по прямому проводу с милицейским пикетом в Обираловке, и мне сказали, что Базыкин держит в страхе весь поселок.

— Ну что ж, Орест, поедем посмотрим на этого страшного господина. — У него там хива своя. — Много? — Человек пять. — А нас четверо, думаю, сдюжим. Правда, Михаил? Алфимов кивнул. Он сидел какой-то странный, молчаливый и печальный.

— У вас неприятности, Михаил? — поинтересовался Бахтин. — Да нет, Александр Петрович, о жизни задумался.

— Весьма вредное занятие, особенно нынче. Что это вы за куль приволокли?

— Да это Мартынов приказал вам полушубок передать, а то вы в вашем пальтишке померзнете. — Едем.

Милицейский пикет находился прямо на станции, занимал комнату жандармского поста.

Милиционеров на весь поселок и прилегающие деревни было трое.

— Вы, товарищи чекисты, нас поймите, — оправдывался старший. — Что мы с ними сделать можем. Знаем, что они и в Горенках, и в Реутове, и в Купавне промышляют, а поймать их не можем. — Где они сейчас? — Бахтин встал.

— Так, как обычно, у Еремея Силыча, — ответил один из милиционеров.

— Это рядом с вокзалом. Буфетчик трактирное заведение держит с бильярдной комнатой.

— А они там? — Литвин, проверяя, крутанул барабан нагана.

— А где им быть, с обеда спирт жрут, да шары гоняют, — зло ответил старший пикета.

— Стало быть так, — Бахтин усмехнулся нехорошо, — милиционеры на улице, мы идем в кабак.

В зале кабака было темновато. Электричества не было, горели четыре керосиновые люстры. В углу зала двое в железнодорожных фуражках хлебали из высоких мисок суп.

— Вы, господа-граждане, нездешние будете? — налег на стойку жирной грудью буфетчик.

— Из Новогиреево мы, — ответил Батов, — пивка нет?

— Откуда ему взяться-то. А бражки могу спроворить. По какой надобности в наши Палестины? — По торговой, — подошел к стойке Алфимов.

— Понятно-с— Буфетчик оглядел его кожаную куртку, маузер в деревянной кобуре. — Понимаем-с.

Из соседней комнаты доносилось щелканье шаров и голоса. — Базыкин там? — спросил буфетчика Бахтин. — Там-с.

Бахтин расстегнул полушубок и направился к бильярдной. Здесь было посветлей. Над двумя столами с заштопанным зеленым сукном горели здоровенные лампы-«молнии». Видать, для Базыкина хозяин керосина не жалел. Кольку Бахтин узнал сразу. Он стоял, картинно опершись на кий, демонстрируя всем дорогую шелковую косоворотку, серебряный поясок и сапоги варшавского лака. — Тебе чего, гражданин? — лениво спросил он.