Жильбер Синуэ - Сапфировая скрижаль

Тут настал черед изумиться раввину:

— Пятая глава Песни Песней. Стихи со второго по пятый. Невероятно… Я знал, что вы эрудит, но это…

— О… не стоит так восхищаться, это единственное, что я помню.

— Забавно, что вы запомнили единственный в Торе текст, где ни слова не говориться о Боге, а только о любви, — пошутил Варгас.

— А разве любовь не есть проявление Всесильного? И, быть может, самое волнующее?

— Если это проявление Бога, то, уж безусловно, не самое волнующее. Любовь — опасное чувство. Охваченного любовью человека можно сравнить с путешественником, глядящим прямо на солнце. Что он видит? Рассеянный свет, неопределенные очертания, и очень быстро восприятие окружающего мира полностью теряется. Если он вопреки всему продолжает смотреть — а он, увы, продолжает, — то тут открывается путь всем несчастьям. По правде говоря, я не питаю склонности к неравным битвам. А любовь — из их числа.

— Неравная битва, фра Варгас?

— Конечно. Вы смотрите на солнце, но солнце-то вас никогда не замечает. Оно просто-напросто довольствуется тем, что сжигает вас.

— Ну и что? Пусть даже ваше сердце обратится в пепел, все равно это значит, что вы жили, а не существовали. В любом случае для столь молодого человека вы слишком язвительно отзываетесь о любви. Либо вам никогда не доводилось испытать это чувство — что было бы слегка огорчительно, — либо вы имели весьма болезненный опыт. Быть может, любили слишком сильно.

Монах собрался было ответить, когда Эзра вдруг воскликнул, указывая на что-то впереди:

— Вон… Глядите!

В клубах пыльной дымки к ним рысью приближался всадник.

Хафиз Мануэла Виверо, вся в черном, чуть вздернула подбородок и пришпорила кобылу. До всадников оставалось буквально несколько шагов. Мануэла отлично их видела. Тот, что впереди, коренастый, в бурнусе и сапогах, наверняка араб. За ним — гораздо более пожилой человек с длинной, плохо постриженной бородой, одетый как крестьянин из Месты. Такой же смуглый, как араб. Мануэла безошибочно распознала в нем еврея. А третий — францисканский монах, совершенно неожиданно ввязавшийся в этот заговор. Именно из-за него столь тщательно подготовленную операцию чуть было не отложили. Мануэлу о нем предупредили в самый последний момент, а Менендесу — теологу-каббалисту, сподвижнику Торквемады, — пришлось наскоро полностью перекраивать план. Настоящий подвиг с его стороны.

Мануэла пристально разглядывала священника. Какой контраст! Так молод, что, не будь он блондином с яркими синими глазами, запросто мог сойти за сына одного из своих спутников. Мануэла глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и развернула лошадь поперек дороги, перекрывая путь.

— Эй! Сеньора! — возмущенно воскликнул Сарраг. — Что это на вас нашло?

Мануэла, гордо выпрямившись, молчала, невозмутимо глядя на араба.

Тот несказанно изумился:

— Сеньора… Вам нехорошо? Что-то случилось?

Эзра с Варгасом подъехали ближе. Раввин начал сердиться.

— Не соблаговолите ли освободить дорогу? Мы спешим. И только тут она соизволила произнести:

— Я уже начала думать, что никогда вас не найду. — И обратилась непосредственно к Эзре: — Самуэль бен Эзра… Шалом.

Еврей ошарашено поглядел сперва на Саррага, потом на Варгаса.

— Вам известно мое имя?

Проигнорировав вопрос, Мануэла поздоровалась с арабом:

— Салам, шейх ибн Сарраг.

И уставилась на монаха. Их взгляды скрестились. Быть может, они мерились силами? Как ни удивительно, францисканец вдруг принял такой же высокомерный, чуть ли не надменный вид, как у молодой женщины.

— Да, сеньора, я Рафаэль Варгас. Не соизволите ли теперь назвать ваше имя?

— Мое имя вам ничего не скажет. Меня зовут Мануэла Виверо. Но вот другое имя вас наверняка заинтересует: Абен Баруэль…

Солнце на небосводе медленно плыло над острыми вершинами Сьерра-Морены, заливая ландшафт пастельными светло-розовыми и сиреневыми тонами.

Эзра прочистил горло.

— Абен Баруэль?..

— Да славится И. Е. В. Е. в царствии его, — почти торжественно проговорила Мануэла.

По спине раввина внезапно пробежал холодок.

— Да кто же вы?

— Разве я не сказала? Мануэла Виверо.

— Да будет вам, сеньора! Вы отлично меня поняли!

— Если верить вашему другу Баруэлю, я — «четвертый элемент». Не спешиться ли нам? — предложила она. — Так нам будет куда удобнее беседовать.

Шейх первым последовал ее предложению.

— Давайте сойдем с дороги, — сказал он.

Мануэла спрыгнула на землю. Эзра с Варгасом тоже спешились.

— Туда, — указал Сарраг на островок травы. Едва усевшись, он продолжил:

— Мы в недоумении. Почему вы сказали о «четвертом элементе»?

— Я то, чем Абен Баруэль хотел, чтобы я была. Согласно ему, вы, шейх ибн Сарраг, — огонь, вы, Самуэль бен Эзра, — воздух. Фра Варгас — земля. — И с обреченным видом добавила: — А я, естественно, вода.

Сарраг с Эзрой нервно усмехнулись:

— Естественно, вы же женщина! Будет вам, давайте серьезно. Расскажите нам лучше о Баруэле. Как получилось, что вы с ним знакомы?

— Мне бы сперва хотелось…

— Довольно, сеньора! — сердито рявкнул Варгас. — Вам же сказали: прекратите вилять и выкладывайте карты на стол!

— Вы действительно этого хотите? — Мануэла пошла к своей кобыле, отвязала седельную сумку и вернулась к троице. — Вы потребовали, чтобы я выложила карты на стол, падре… Что ж… Пожалуйста.

Она достала колоду карт, вытащила из нее пять и разложила на траве.

— Отшельник. Колесо Фортуны. Возлюбленный и Шут… Трое мужчин зачарованно смотрели, как она протягивает первую карту.

— Отшельник. Девятый старший аркан Таро. Посмотрите на картинку. На ней изображен старец с посохом. Посох означает и вечные странствия, и несправедливость или ошибку на его пути. Он может символизировать положение иудейского народа. Самуэль бен Эзра, вы — Отшельник.

Она положила карту и взяла следующую.

— Колесо Фортуны. Десятый старший аркан. Символизирует изменчивость судьбы, удачу или неудачу. Победителя Испании и побежденного. В отличие от огня это солнечный символ, но также символизирует и вечную беспокойность. Скорее всего вашего народа, шейх ибн Сарраг.