Жильбер Синуэ - Сапфировая скрижаль

— Нет. Что вы пытаетесь доказать?

— На самом деле я и сама не знаю… Когда вы говорили об Абене Баруэле, то сказали, что он очень скрупулезный человек, очень педантичный. И вот я подумала, что существует большая вероятность, что…

Физиономия Варгаса — бывшая до этого внимательной — потемнела.

— Мы теряем время! Вернемся к поискам.

— Погодите! — воскликнул Сарраг. — Послушайте меня. Быть может, сеньора и не ошибается. Подумайте. В нашем случае что «недоступно», кроме как искомое? Может подразумеваться, что это вне пределов досягаемости. И если это вне пределов досягаемости, то не может находиться здесь. — Он топнул по полу. — Здесь. В этом периметре.

— Вы заблуждаетесь! — воспротивился Рафаэль. — Баруэль ведь четко указал, что мы найдем искомое на самом верху кровавого строения, а не где-то еще!

— Я никогда и не предполагал иное. Но я повторяю…

— Сеньоры!

Голос Эзры прозвучал как удар хлыста. Спорщики обернулись.

С видом подростка, которому удалась шалость, раввин поднял вверх, как знамя победы, треугольник. Маленький бронзовый треугольник.

— Но… Но… где вы его нашли? — промямлил шейх. Эзра указал на наружную сторону парапета:

— Там. С невидимой стороны. Вне круга… в трещине. Достаточно было свеситься, чтобы достать. — Он заговорщически улыбнулся Мануэле: — Incomprehensibilis… Кажется, это так по-латыни?

Гитарист увлеченно играл, сидя в тенечке на табурете. Перебирая струны, он вынуждал инструмент то вздыхать, то плакать. За соседним столиком человек неопределенных лет сидел перед кувшином вина. Сарраг подумал, что этот тип — весьма занятный персонаж. Темные глазки под низким скошенным лбом, пересеченным длинным шрамом. Прямо птичья какая-то голова.

Из всех попавшихся им по дороге постоялых дворов этот — наверняка самый жалкий. Освещенное умирающим огнем помещение представляло собой каморку. Стены покрыты известкой, вместо столов табуреты, деревянные скамьи… Над круглой кормушкой, битком набитой сеном, склонились три упитанных мула. Там и тут висели разные предметы: амфоры с длинным горлышком, бурдюки, и над всем витал запах терпкого вина.

Сарраг, глядя на поданный ему утопающий в коричневатом масле омлет, скорчил рожу.

— Определенно, Реконкиста или нет, харчевни в этой стране всегда одинаковы: место, где желудок неизбежно обречен на несварение, если не приносить с собой собственную еду. Ах! Где те блюда, с любовью приготовленные моими женами…

— Все же есть и плюс, — заметил Эзра. — Нынешнюю ночь мы проведем в постелях.

— И вы называете это постелью? — фыркнул шейх. — Скорее тюфяки. А эти комнаты для постояльцев! Провалившийся пол, под которым курятник, окно, ставни которого стучат и их невозможно закрыть, по ногам тянет, а вместо колыбельной — куриное квохтанье.

— Перестаньте ныть, Сарраг. Нам еще повезло, что свободных комнат оказалось две. Иначе, — раввин обвел рукой зал, — нам пришлось бы лечь здесь, на камнях, подложив под голову ладони вместо подушки. Не думаю, что вам бы это пришлось по вкусу, сеньора, — обратился он к Мануэле.

— Если бы я начала обращать внимание на все неудобства и тяготы этой поездки, то повернула бы назад. — Она указала на лежавший на табурете треугольник. — Мне бы не хотелось… — Мануэла осеклась. На мгновение ее взгляд встретился с глазами человека с птичьей головой. Какая неосторожность! Она отвела взгляд, моля Бога, чтобы никто не заметил ее волнения.

— Вы говорили, сеньора?.. — переспросил Сарраг. Мануэла усилием воли вернулась к беседе:

— Мне бы не хотелось, чтобы у вас создалось впечатление, будто я вмешиваюсь в ваши дела, но нашли ли вы объяснение этому найденному в башне треугольнику? — Она недоуменно нахмурилась.

— Лично я вижу лишь обычный равносторонний треугольник: три стороны, три вершины. Наверное, вам это неизвестно, но в иудейском учении равносторонний треугольник символизирует Вечного. Посмотрите, из чего состоит печать Соломона… — Раввин наклонился и, сдвинув камни, нарисовал на песке:

— Опять! — проворчал шейх. — Еще в Гранаде, когда мы только познакомились, вы уже тогда утверждали; шестерка может представлять собой в графической символике шесть равносторонних треугольников, вписанных в невидимую окружность. А потом, буквально несколько дней спустя, в Ла-Рабиде, когда мы говорили о Да'ва, вы принялись рассказывать об Абулафие и о значении букв тетраграмматона. Вы накарябали, — тут шейх нарочно залопотал, — шесть равносторонних треугольников, вписанных в невидимую окружность.

Варгас схватил треугольник и повертел в руках.

— А меня этот предмет наводит на мысль о тройной смерти Хирама…

Араб откусил кусок черного хлеба. Его взгляд непроизвольно обратился на человека с птичьей головой. Тот вроде бы дремал, сложив руки на груди.

— Все эти умозаключения по-прежнему не говорят нам, почему Баруэль счел нужным заставлять нас пересекать Эстремадуру ради этого треугольника.

Они замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

Мануэла воспользовалась этим, чтобы отыскать взглядом Мендосу. Но тот исчез. Она пообещала себе, что при первой же возможности устроит ему выволочку за неосмотрительность.

Мысленно она прокручивала разговор мужчин: тамплиеры, кровавая башня, печать Соломона, бронзовый треугольник. К чему вся эта абракадабра? Сколько она ни ломала себе голову, никак не могла уловить смысл этого таинственного заговора. Что скрывается за всеми этими перемещениями?

Ее внимание привлекло движение возле стойки. К гитаристу подошла жена трактирщика. Толстая, широкобедрая, с огромными темными бархатными глазами и кожей цвета сепии, обычной у гитан. Голову ее украшал перевитый красной лентой обруч. Платье обтягивало объемистый бюст, расширяясь книзу ворохом юбок до щиколоток длиной. Она заговорщически переглянулась с музыкантом, который выдал резкий короткий аккорд. И тогда женщина начала танец. Сперва это было лишь монотонное раскачивание, медленное топтание, слабое движение бедер. Но вскоре ее тело, приближавшееся к пятидесяти годам, словно утратило возраст. Выпрямившись и подняв над головой руки, она медленно кружилась вокруг своей оси.

Тут, словно дождавшись этого момента, поднялся мужчина с загорелым морщинистым лицом. Он приблизился к танцовщице, чуть выдвинув вперед грудь, чем-то похожий на кентавра. Он пробормотал что-то поощрительное, и женщина ответила колыханием бедер. Все ускорилось. Мужчина хлопнул в ладоши. И начал похлопывать в определенном четком ритме, и с каждым хлопком танцовщица двигалась все быстрей. От нее вдруг пошла чувственная жаркая волна, а ноги стучали и стучали по полу. Грудь вперед, голова откинута назад — она напоминала фигуру на носу рассекающего волны корабля. Она была сам танец. Танцовщица завелась, все время наращивая темп, влекомая страстью, пределы которой знала лишь она.