Дмитрий Лехович - Генерал Деникин

Медленно, с закрытыми огнями надвигается на нас; только свет от открытой топки скользит по полотну и заставляет бесшумно отбегать в сторону залегших возле полотна людей. Поезд уже в нескольких шагах от переезда. У будки все: генерал Алексеев, командующий армией со штабом и генерал Марков. Одна граната, несколько лент пулемета и… в командном составе армии произошли бы серьезные перемены.

Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу: «Поезд, стой! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!!»

Поезд остановился. И пока ошалевший машинист пришел в себя, Марков выхватил у кого-то из стрелков ручную гранату и бросил ее в машину. Мгновенно из всех вагонов открыли по нас сильнейший огонь из ружей и пулеметов. Только с открытых орудийных площадок не успели дать ни одного выстрела.

Между тем Миончинский, молодой полковник, блестящий офицер-артиллерист, продвинул к углу будки орудие и под градом пуль почти в упор навел его на поезд.

– Отходи в сторону от поезда, ложись! - раздался громкий голос Маркова. Грянул выстрел, граната ударила в паровоз, и он с треском повалился передней частью на полотно. Другая, третья по блиндированным вагонам… И тогда со всех сторон бросились к поезду марковцы. С ними их генерал. Стреляли в стенки вагонов, взбирались на крышу, рубили топорами отверстия и сквозь них бросали бомбы, принесли из будки смоляной пакли, и скоро запылали два вагона. Большевики проявили большое мужество и не сдавались: из вагонов шла беспрерывная стрельба. Некоторые выскакивали на полотно и тут же падали на штыки. Было видно, как из горящих вагонов, наполненных удушливым дымом, сквозь пробитый пол обгорелые люди выбрасывались вниз и ползли по полотну.

Скоро все кончилось. Слышался еще только треск горящих патронов.

– Горячо обнимаю виновника этого беспримерного дела. Не задет?

– От большевиков Бог миловал, - улыбнулся Марков. - А вот свои палят, как оглашенные. Один выстрел над самым ухом - до сих пор ничего не слышу». Гарнизон броневого поезда состоял из матросов Черноморского флота. Они геройски защищали свой бронепоезд. Такое чувство долга Марков ценил даже в большевиках. И когда из горевшего вагона в тлеющей на нем одежде выскочил на Маркова матрос, то первым порывом генерала было оказать ему помощь. Неоднократно впоследствии генерал Марков отпускал на волю захваченных им в плен большевиков.

Батальон офицерского полка направили к станции, инженерной роте приказано было взорвать полотно железной дороги южнее будки, чтобы оградить себя от возможного нападения бронепоезда со стороны Екатеринодара, а конные части были двинуты для захвата казачьей станицы, расположенной неподалеку от переезда.

В этот день у большевиков добыли более четырехсот артиллерийских снарядов и около ста тысяч патронов!

Добровольцы ликовали. А генерал Деникин, впервые после гибели Корнилова, увидел вокруг себя «подчеркнутую исполнительность и дисциплину».

От станции Медведовской Деникин двинул свой отряд сначала' на восток, а затем на север. Он понимал необходимость увеличить переходы своей армии, довести их до 55 или 65 километров в сутки, чтобы быстротой передвижения замести следы и выйти из окружения.

Для этого нужно было посадить пехоту на повозки, но большинство повозок заняты тяжелоранеными…

Антон Иванович собрал совещание, чтобы обсудить мучительный вопрос: брать ли с собой всех раненых или оставить тяжелых в станице, приняв меры, до известной степени гарантирующие их безопасность.

Генералы Алексеев, Романовский, Марков и большинство других высказались за предложение - оставить. Среди добровольцев такое решение не могло вызвать восторга, но, тем не менее, они не осуждали Деникина.

Медицинский персонал (у которого к тому времени совершенно» иссякли лечебные и перевязочные средства) составил список тех раненых, которые в условиях обозной жизни Добровольческой армии обречены были на гибель. В станице Дядьковской станичный сбор согласился принять на свое попечение 119 человек, врача и сестер милосердия. Им выдали на руки известную сумму денег. С ними же оставили несколько заложников-большевиков, захваченных добровольцами в Екатеринодаре. Самый видный из них, Лиманский, дал слово оберегать раненых. Выяснилось, что он честно исполнил свое обещание.

Но Деникина этот случай мучил до конца жизни. «Переживая мысленно минувшее, - говорил он, - я живо помню свои душевные терзания, и, делясь тогда впечатлениями с Романовским, мы оба пришли к одинаковому заключению: подписать приказ заставлял тяжелый долг начальника, но если бы пришлось оставаться самим, мы предпочли бы пустить пулю в лоб».

В середине апреля дошли до Антона Ивановича сведения о крупных волнениях в Донской области. Правдивость этих известий проверили, и генерал решил вести Добровольческую армию на Дон. Но вскоре дошли и другие сведения, которые поразили его своей неожиданностью: советские войска в Донской области проявляют «странную нервность». Причину почти панического бегства красных эшелонов через Ростов на юг трудно было объяснить одним только волнением. Большевики двигались «под давлением какой-то неведомой силы».

Этой неведомой для Деникина силой оказалась германская армия. Оторванный от внешнего мира около двух с половиной месяцев,. он не знал, что после заключения Брест-Литовского договора немцы заняли Украину, Крым и вплотную подошли к Донской области.

Известие о продвижении германских войск в глубь страны ошеломило Деникина.

«Малочисленная армия, почти лишенная боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждующими факторами - советской властью и немецким нашествием, многочисленно» красной гвардией и корпусами первоклассной европейской армии».

Хаотическое движение советских эшелонов с огромным количеством боевых припасов закупорило узловые станции вдоль линии Ростов-Тихорецкая.

Представлялись как будто бы две возможности: попытка их уничтожить или ограничиться налетом на близлежащие станции.

Для плохо вооруженного и измученного длинным походом отряда первое решение грозило риском неисчислимых потерь. Но были и другие причины, побудившие генерала Деникина не идти на этот риск.

«Должен сказать откровенно, - признался он потом, - что серьезный удар в тыл большевистских войск, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входил тогда в мои намерения. Извращенная донельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи…»

Деникин ограничился налетом на несколько железнодорожных станций и захватом большой военной добычи. Много поездов с военными припасами попали в его руки (ружья, пулеметы, солдатское обмундирование).