Далия Трускиновская - Чумная экспедиция

Он был уже в епанче, шляпу нес под мышкой.

– А мы уж за тобой Тучкова командировали! - сказал Архаров, и тут же явился Левушка.

– Да я сам к вам шел. Выезжать пора, что ли?

– Мы со сводней сговорились. Четыре девки есть, божится, что чистые. Пойдешь с нами, Матвей Ильич? Глядишь, и потехи тебе перепадет, - пообещал Артамон Медведев.

– Да мне бы штоф, да закуски побольше, и никаких девок не надо, - сказав это, Матвей задумался.

– Матвей Ильич! Пойдем, право! - взмолился Левушка. - Это аспиды меня брать не хотят. Говорят - дитя! Да я уж который год бреюсь!

– Вот те и чума… - не обращая внимания на Левушкины вопли, заметил Матвей. - Казалось бы, сидеть по углам да Богу молиться… Так нет ж - и сводни бегают, и кабаки потайные открыты, и торг идет… Да! На торгу чтоб ничего не брать! Мародеры по выморочным домам шастают. Хозяева померли, ворота нараспашку, а они и таскают заразное имущество.

– Да уж знаем, - буркнул Архаров. - За это - стрелять. А насчет потайных кабаков ты, Воробьев, прав. Вот они-то мне и надобны.

Архаров полагал, что ему удастся разведать о кабаках у докторов и служителей при лечебницах и бараках. Матвой уже кое с кем познакомился - и Архарову почему-то казалось, что и у него не будет препятствий к знакомствам. Но его и близко к этим людям не подпустили.

Он надулся и разворчался - день проходил в суете, и суета была какая-то напрасная. Он даже понял вдруг, что не нужны ему никакие девки. Тело, намаявшись в седле, требовало теперь только тюфяка, желательно помягче, и стопки водки на сон грядущий - чтобы спалось без сновидений.

Но не только ровесник Медведев был бодр - Бредихин тоже чувствовал себя молоденьким жеребчиком, учуявшим табунок кобыл.

Архаров, по природной склонности к поискам внутреннего порядка вещей, проявлением которого была взимосвязь имени и нрава человека, был этим неприятно удивлен. Бредихин старше на добрых пятнадцать лет - ему бы кряхтеть и на прострел в пояснице жаловаться! (Эту радость Архаров не так давно впервые изведал). Он же, вопреки порядку, скачет козликом и рассказывает пресмешные непотребные историйки.

– Как-то одна дама никак забрюхатеть не могла. И молебны служила, и по святым местам ездила - ну, не дается ей это дельце. Наконец додумалась - позвала цыганку-ворожейку. И говорит: мне-де известно сделалось, что вы, цыгане, колдуны и можете дитя наколдовать. Ты, говорит, цыганка знатная, умелица, что хочешь делай, только чтобы мне дитя родить. Как скажешь - так я и поступлю, всякое твое слово исполню! А цыганка ей: поди, голубушка, со своей бедой к цыгану! Он те наколдует!

Архаров расхохотался. Смех у него был неожиданный и весьма звонкий.

Бредихин, вертясь в седле, как сорока на колу, вспомнил и другую историйку - как вдова пришла к судье просить на злоязычных соседей. Сказали-де, будто она четверых незаконных детей прижила. Мудрый судья отвечал так: не слушай ты сплетников, всем ведомо, что они никогда правды такой, какова она есть, не скажут, зато всегда прибавят к ней половину.

Эту историю Архаров уже слыхал. Смеяться не стал, но покивал, одобряя рассказчика.

Тем более одобряя, что вдруг ему сделалось ясно - таким манером Бредихин борется с подступивим вдруг, как вода к горлу, страхом. Борется и за себя, и за тех, кто рядом, не давая им возможности ощутить это приближение беды, опасное тем, что ввергает во временное бессилие.

Сам он сопротивляться страху умел с детства. И по очень простой методе - с первым же его приближением бросался в бой, так что страх оставался где-то далеко позади и уже не имел шанса догнать жертву. Тут же - поди разбери, где бой… Ездишь, ездишь, сопровождаешь, по сторонам поглядываешь, пистолеты потрогиваешь, шпажный эфес поглаживаешь…

Тошно.

Его благоприобретенная храбрость в бредихинских подпорках не нуждалась - был бы только напротив враг. А вот враг-то как раз прятался. Мелькнула и спряталась за углом его харя. Свист раздался вслед кавалькаде. И не единожды…

Сила врага была во внезапности. Впрочем, сила самого Архарова - тоже. Те, кто его не знал, и не подозревали, как резко он от насупленного молчания переходит к неожиданной и стремительной атаке.

Бредихин плел еще что-то про мужей-рогоносцев, Архаров, чуть поворотясь в седле, видел оживленную рожицу Левушки, а за спиной прислушивались и посмеивались солдаты.

И ничего не случилось.

Когда стемнело, к девкам они отправились впятером - Архаров, Тучков, Бредихин, Медведев и доктор Воробьев. В Головинский дворец возвращаться не стали - а предупредили о своей вылазке товарищей. И обещались долго у девок не залеживаться.

В нужном месте их встретила девчонка Глашка, закутанная в большую шаль с хозяйкина плеча. Это была предосторожность, предложенная самой сводней, - день долог, мало ли что стрясется, коли беда - Глашка крикнет издали.

Однако девчонка просто махнула рукой и побежала, а пятеро всадников, закутанных в длинные плащи, потрусили рысцой за ней.

Мелкая рысь всегда была для Архарова неприятным испытанием. Вроде и на силу в ногах не жаловался - а не было в нем той кавалерийской ухватки, чтобы ездить, не отрывая зада от седла, как учат берейторы в манеже. Широкая рысь, удобная на марше, ему давалась без особых хлопот, хотя и не в чрезмерном количестве, а эта (Бредихин называл ее принятым у старых лошадников словечком «грунь») чрезмерно утомляла - да еще и грозила отбить нежные части тела.

Москва и всегда-то рано укладывалась спать. А по случаю морового поветрия улицы были и вовсе пустынны. На всякий случай преображенцы держали наготове пистолеты. Радовало лишь то, что ехали не впотьмах.

– А чего тут допоздна не спят? - спросил Левушка, глядя на свет в окошках. - Смотри ты, в каждом доме кто-то бесонницей мается! Матвей Ильич, это по твоей части!

– Очень просто, - объяснил доктор. - Ты в Санкт-Петербурге к уличным фонарям привык, а тут их еще не понаставили. Потому велено обывателям ночью свечи в окошках ставить. Для тебя же стараются!

– Видать, Юшков дармоедом был. Это ведь его забота - фонари, - буркнул Архаров.

Беглый московский обер-полицмейстер ни в ком добрых чувств не вызывал. И сам Еропкин, всякому умеющий сыскать оправдание, даже фабричным, сбившимся в шайки, при воспоминании о Юшкове несколько терялся.

– Вот поставят тебя сюда обер-полицмейстером - и вешай себе фонари хоть на каждом кусту, - пошутил Бредихин.

И опять за шуткой Архарову почудился страх.

– Пришли, сударики мои, - по-взрослому сказала девчонка. - Во двор пожалуйте! Там и коновязь у нас, и сенцо.

Всадники въехали во двор.

В тесной горнице низенькая, толстая, грудастая сводня Марфа, утянутая в узкий лиф, в кружевах, в преогромном чепце-дормезе на высоко взбитых волосах, рассаживала четырех девок.