Далия Трускиновская - Подметный манифест

Сие Шварц должен был счесть согласием.

Брезгливым согласием…

Выбравшись на свет Божий, Архаров подумал, что Брокдорфу, в сущности, неслыханно повезло - не вмешайся в это дело Каин, он тоже был бы взят в театре с оружием в руках, а любовницу все равно не сохранил бы - да и на что она покойнику? Те высокопоставленные особы, которые способны прийти на помощь князю Горелову, непременно постарались бы свались все общие грехи на безродного голштинца Брокдорфа. Да и постараются… против рожна не попрешь…

- Ваша милость, какие будут приказания относительно староверов? - спросил ожидавший его Жеребцов.

- Намечено, у кого делать выемку?

- Да, ваша милость.

- Сейчас же и отправляйтесь.

Архаров вошел в кабинет.

Воплей о невиновности он за эти годы наслушался порядочно. И убить актерку мог только князь, более некому, прочие не знали, насколько она запуталась в заговоре. Но, тем не менее, было нечто, смущающее Архарова. Он мог представить себе князя Горелова, убивающего мужчину, но не коленопреклоненную женщину, хотя так удобно сверху вниз ударить шпагой.

- Иванова ко мне, Захара, - приказал он. И, когда полицейский явился, велел выяснить, кто из пленников своими глазами видел убийство актерки. Ведь все они тогда были в театральной зале, все таращились на сцену.

Воспоминания, если сделаешь над собой усилие, начинают проясняться. И Архарову показалось, что он видит и слышит снова: зал готов бунтовать, актерка на сцене так и не встала с колен, возвышаясь из круга серебряной, крупными изломами разлегшейся парчи - руки опущены, голова запрокинута… вот так и напрашиваются на шпажный удар от обезумевшего подлеца… а князь, между прочим, совершил прыжок через рампу в партер, к сообщникам… что же было после того, как обер-полицмейстер последним покинул сцену?… Кинулись ли заговорщики следом, мешая друг дружке на узеньких ступеньках? Или сразу - в сени, чтобы выскочить в парк и разбежаться? Как оно все было?

Захар Иванов, уже наловчившийся опрашивать свидетелей, знал, сколько люди способны нагородить ахинеи, чистосердечно полагая ее правдой. На сей раз кутерьма породила совершеннейшую невнятицу. Кто-то запомнил князя на сцене, кто-то запомнил его уже возле лож, кто-то видел выбегающим в двери. Отчетливой картинки - князь, убивающий госпожу Тарантееву, - ничья память не сохранила. И многие даже искренне удивились, узнав от Захара, что актерка так и осталась на сцене коленопреклоненной. Занятые иными мыслями и событиями, мужчины ее попросту не видели, как если бы она стала вдруг незрима.

Кто-то доподлинно пытался преследовать архаровцев в закулисных закоулках, откуда их так быстро вывела Дунька. Тех людей выявили, но они клялись и божились, что в тот миг было не до госпожи Тарантеевой. И когда возникла рука со шпагой, когда рука нанесла удар - так и осталось неведомо.

В конце концов, Архаров решил, что выявление убийцы уже не имеет особого значения. Ну, не сам князь заколол, по его приказу, словесному или даже мысленному, закололи - госпожу Тарантееву не воскресить, а заговорщики и без того обречены на многие и тяжкие наказания. Все - включая аристократов…

О Брокдорфе даже думать не хотелось. Брокдорф, с которым как будто поладили, свалил всю телегу дерьма на князя Горелова, на Мишеля Ховрина (это касалось шайки налетчиков с Виноградного острова, которую якобы Ховрин сам где-то завербовал и привел в Подмосковье), а в завершение принялся утверждать, что самозванец-де и есть подлинный государь император, хорошо ему известный, о чем свидетельствует решительно все, включая собственноручные письма.

Узнав, что такие письма существуют, Архаров велел полицейским при всякой выемке обращать особое внимание на конверты с бумагами. И все занятное тут же тащить прямо на обер-полицмейстерский стол.

По Воздвиженке катила всей Москве известная архаровская карета. Он нее шарахались - из кареты доносился заливистый хохот, как будто к князю Волконскому везли спятившего обер-полицмейстера.

Когда же дверца отворилась, первым выскочил раскрасневшийся и радостный Левушка.

- Ишь ты, а пушки-то убрали! - восхитился он.

Следом вышел Шварц, тоже - улыбаясь. Наконец выбрался и сам Архаров, встав на твердую землю, он первым делом утер с глаз слезы.

- Доложи его сиятельству - обер-полицмейстер с господами Тучковым и Шварцем! - крикнул он лакею. - Да пусть бы позвал ее сиятельство! Уф! Нет, Тучков, второй такой поездки я не переживу.

Князь Волконский встретил визитеров не в гостиной, а на лестнице, со вскрытым пакетом в руке.

- Ну, велик Господь, успели, Николай Петрович, государыня прочла-таки мою… нашу с тобой секретную реляцию про мелкие шашни госпожи Куракиной. Вот копия открытого указа графу Панину - никаких необъятных полномочий, а велено, чтобы… вот, отсюда читай… чтобы гражданские, военные и духовные власти исполняли все его распоряжения на основаниях государственных наших военных и гражданских законов!

Архаров из чистой любезности посмотрел в бумагу. Интрижка удалась - князь уберег свою должность московского градоначальника, а заодно и архаровскую должность. Нексколько странной показалась обер-полицмейстеру тихая радость, возникшая в душе, - оказывается, ему на самом деле не хотелось расставаться с Рязанским подворьем…

- Дамы наши ждут тебя в гостиной, - несколько смущаясь, сказал Волконский. - Поди к ним, скучают они… Сам знаешь, сейчас мало кто выезжает, ни тебе приемов, ни концертов домашних…

- Да уж, был у нас домашний концерт, поменее бы таких, - намекнул Архаров на бунтарскую трагедию.

- Да уж, - согласился князь, глядя мимо. И дитя бы догадалось, что ловкая Елизавета Васильевна принуждает его участвовать в затеянном ею сватовстве. Архаров на княгиню не обижался - чем же еще развлекаться в ее годах, как не устройством браков?

- А граф Панин не был ли у ее сиятельства с визитом? - спросил он.

- Он-то был, да она его не больно видеть желает. Прямо мне сказала - графу бы в армию ехать, куда он еще двадцать девятого июля послан, а он в Москве прохлаждается, неведомо чего ждет. Вот, говорит, разве что указа дождался! Да и Александра Васильевича при себе держит, а тот, Варюта сказывала, сильно недоволен. Боевой генерал сидит дома с женой, когда ему место в армии.

- А сама госпожа Суворова - довольна ли?

- Чем? - спросил догадливый князь. - Сдается мне, что ей без супруга, прости Господи, вольготнее…

- Ох, и повеселю я сейчас наших дам, - вовсе не беспокоясь, как примет эти слова князь, сказал Архаров. - Тучков, манифеста не потерял? За мной! Вот, Михайла Никитич, подарочек мы привезли знатный. Будет чем поклониться государыне. Собственноручно писанный манифест маркиза Пугачева!