Далия Трускиновская - Блудное художество

Но разгадки не было, и он доел ботвинью, вздохнул с облегчением, приказал Никодимке убираться и лег на топчан. Ему было плевать на то, что теперь творится наверху, - долгожданная дрема пришла, он не хотел ее упускать. Дела же никуда не денутся. Тем более, что впереди - несколько дней сплошной суеты.

Подремав с часик в прохладе, обер-полицмейстер выбрался наверх.

– Французишку свезти домой, приставить к нему Макарку, - распорядился он. - Легобытову никуда не выпускать, и детей также не выпускать. Тут единственное место, где эта дура в безопасности, и с семейством своим вместе. Инока также тут держать. Коли он того черта видел - то и его жизнь, возможно в опасности. Посадите в каморку, пусть наши грехи замаливает… Скес свою кубасью сыскал?

Но Феклушка исчезла бесследно.

– Мы, ваша милость, не можем избыточно долго держать у себя Легобытову и детей, - сказал Шварц. - Уже идут гнусные слухи.

– Коли кто из них пострадает, слухи будут еще гнуснее… - и тут Архаров задумался. Угрожало ли что-то семейству Марьи, виноватой лишь в том, что взялась несколько дней присмотреть за приведенными к ней чужими детьми?

Ведь злодеи, порешившие Федосью Арсеньеву, ничего плохого Епишке с сестрицей не сделали. Напротив - позаботились, чтобы дети не пропали. Марье - той точно угрожал нож в бок. Одно то, что она оказалась в полицейской конторе, уже было сильнейшим доводом - вся Москва знала, как в нижнем подвале умеют развязывать языки.

Архаров решил подождать еще день - у него набралась такая куча людей и событий, что в любой миг могла явиться мелочишка, позволяющая свести все в стройное сооружение и начать действовать.

Забот у него и помимо сервизных было превеликое множество. Назавтра праздник - надобно обеспечить явку всех десятских, охрану всех мест, где будет государыня, да и самому привести себя в божеский вид - с утра ожидается большой прием с участием всех посланников, раздача наград героям и просто близким к государыне людям, представление ко двору боевых офицеров и молодежи из хороших семей… и сам же он собирался представить Петра Лопухина… тот, поди, извертелся перед зеркалом в новом мундире… то-то завтра все трое, Архаров, Левушка и Лопухин, загоняют бедного Никодимку!…

Да и кроме праздника…

Он вспомнил важное, велел позвать Степана Канзафарова и нещадно изругал его за досадный промах - Степан, обыскивая некий дом, не обратил внимания на жалкую скрюченную бабку, ковылявшую через двор, бабкой же перерядился низкорослый, но весьма крепкий и шустрый шур Севроха, и про то рассказал хозяин шуровского притона Рымовой, правда, уже в нижнем подвале у Шварца.

Степан даже не пытался оправдаться - все сам превосходно понимал. И стоял, ожидая по меньшей мере оплеухи, но его спасло чудо.

– К вашей милости от его сиятельства, - сказал, заглянув, Клашка Иванов.

Уже знакомый Архарову лакей привез записку.

Записка была неприятная - скончался отставной сенатор Захаров. То бишь, сразу после праздника предстояло ехать на похороны. А Архаров-то надеялся, что, спихнув с плеч торжества в Кремле и на Ходынском лугу, хоть дня два отдохнет от светской жизни.

Захарова было от души жаль. А к жалости примешалась легкая зависть - старику по-своему повезло. До последнего он оставался галантным кавалером, жил весело, имел молодую любовницу, был в любой гостиной желанным гостем и собеседником. И умирал, коли вдуматься, недолго - вон иные по три года из постели не вылезают…

– Царствие небесное, - пробормотал Архаров. - Экипаж подавайте.

Следовало съездить на Ходынский луг, самолично убедиться, что там не случилось никаких бед, что полицейские драгуны объезжают его, что к завтрашнему утру все будет готово. С собой Архаров взял секретаря Сашу, Федьку, Клавароша и Устина - всех троих как бы в некоторое вознаграждение за труды, Устина же он хотел поощрить особо - если бы не дотошность бывшего дьячка, Скес, поди, так бы и помер в том погребе. Потому взял к себе в экипаж и даже спрашивал о его небесном покровителе, святом мученике Иустине Философе, подвизавшемся в Римской империи. Устин пожаловался, что покровитель-то славные проповеди читал, проповедуя истинность и спасительность христианства, а ему вот дара убеждения свыше не дадено - вон Скесу ничего растолковать не удается…

– Однако ж стараешься, - утешил его Архаров, а когда узнал, что святой Иустин крестился в возрасте тридцати лет, совсем успокоился - дьячку-полицейскому тридцати еще не было, так что теория о связи имени и судьбы еще могла блистательно оправдаться.

Обер-полицмейстерский экипаж выехал на Тверскую, где при выезде из города уже стояли триумфальные ворота сорока восьми аршин в высоту, увенчанные статуей Славы, снабженные разнообразными колоннами и походившие на храм. Кони разогнались, взяли хорошую резвость, и вот уже показались ладные избы ямской слободы, где жили мастера конной гоньбы, те, что готовы в зимнюю пору довезти москвича в Санкт-Петербург хоть за сутки, но добавляя при этом: «Тело довезу, а за душу не ручаюсь!»

От слободы уже видны были высокие мачты стоящих на «Танаисе», сиречь Дону, на «Борисфене», сиречь Днепре, и на «Черном море» вокруг насыпанного из песка полуострова «Крым» кораблей - едва ли не в натуральную величину. География была более или менее соблюдена, и Архаров въехал на «театр военных действий» по «Борисфену», миновал здание театра, именуемое «Кинбурн», и оказался в удивительном мире, который все татарские народы, обитавшие в Крыму и окрестностях, - крымские, буджатские и кубанские, а также едисанцы, жамбуйлуки и едичкулы, за свой бы вовеки не признали. Храмы с высокими колоннадами и ростральные колонны на римский манер, крепости с бастионами и равелинами и дворцы с высокими башнями, над которыми уже развевались флаги, суда при полном своем парусном убранстве, и многие носили славные имена: корабли «Европа», «Три святителя», «Победоносец», «Чесма», «Ростислав», «Победа», фрегаты «Не тронь меня», «Северный орел», «Григорий»…

По их мачтам лазали люди, натягивали парусинные полотнища. Белейшая парусина, принимая ветер, тут же надувалась, и казалось, что корабли в этом многоярусном уборе вот-вот двинутся с места и поплывут по мнимому морю.

Луг был порядочно вытоптан, да еще навалили на него кучи песка, но ког-где остались островки зеленой травы, и странно торчали из пастушьей сумки, белых кашек, мелкого поповника и одуванчиков раскрашенные деревянные стены в турецком вкусе. Дальний край луга был занят декорациями - фальшивыми мельницами, деревьями, домами, все это, по замыслу архитекторов, было иллюминировано, и справа, где, коли верить географии, должен был быть Дунай, уже трудились фейерверкеры, готовя к завтрашней ночи свою огненную потеху.