Далия Трускиновская - Блудное художество

И то, что Демка заманил его в ловушку, уже не имело значения. Тот же Демка сказал Федьке правду, а потом его последним желанием было вернуться к своим. И вот его нет более…

Сам заманил в ловушку - и сам же спас. Коли все так, как уразумел Федька. Тоже ведь - невелик умник, мог сгоряча и переврать.

– Ничего попроще они выдумать не могли? - недовольно спросил Архаров. - Вон голштинцы той зимой, помнишь? Подкараулили у дома да и выстрелили, чем плохо? А тут сервиз к делу приплели, суеты вокруг него развели! Сдается, наврал тебе Костемаров…

– Демку, ваша милость, уж не спросишь. Нет больше Демки. И он не наврал - кто ж тогда за холстиной сидел с пистолетом, ангел Божий? Ваша милость, он там так сидел, что из-за спины того господина преспокойно мог в вас стрелять!

– Из-за графской спины? - переспросил Архаров.

Вот теперь вся куча разрозненных и малопонятных событий вдруг, зашевелясь, стала менять бестолковые свои очертания, но это ее движение к порядку было пока весьма смутным, и Архаров замер, пытаясь удержать себя в состоянии, близком к пониманию хода событий.

Ему это не удалось. Помешал запыхавшийся Устин.

– Ваша милость!… Насилу вас сыскал!…

– Ты где пропадаешь?

– Я за теми мазуриками пошел, вы сами велели следить - коли кто выйдет из корабля, так чтоб я потом доложил, куда он пошел. А тут не вышел, а сверху соскочил и побежал. Я думал - Михей его поймает…

Устин замолчал. Архаров вспомнил - Михею Хохлову было велено ловить всякого, кто вздумает покинуть «Чесму». Но поднятая Федькой суматоха отвлекла его - и Хохлов наверняка найдет себе тысячу оправданий, проверить же невозможно…

– И я - за ним, ваша милость! - не дождавшись от Архарова ругани в Михеев адрес, продолжал Устин.

– И где ты его оставил?

– Там, ваша милость, всякие скоморохи, как цыгане, табором стоят, так он туда забежал.

– К скоморохам?

– Там еще телеги и кибитки, в которых работники живут, их сейчас разбирают и увозят. Он там затерялся, ваша милость, народу много, не спят, безобразничают…

Устин имел все основания жаловаться - при его смиренном богомольном нраве общество шутов, кукольников, гудочников, медвежьих поводырей, да еще ночью, при свете факелов, наводило на мысли о том, что на краю Ходынского луга в земле разверзлась прореха и через нее вылезли обитатели адского царства.

О том, как он перепугался гадких визгливых карликов, оказавшихся при рассмотрении двухаршинными итальянскими куклами-марионетками, докладывать Архарову Устин не стал.

– Стало быть, он - там… А второй?

– Кто - второй, ваша милость?

Устин преследовал человека, которого по палубе «Чесмы» гонял Федька, и не заметил второго, покинувшего корабль через какую-то дырку неподалеку от носа судна Но второй, надо полагать, удрал в том же направлении.

– Был и второй. Более ничего странного не заметил?

– Колокол, ваша милость. Отчего во Всехсвятском храме вдруг колокол бухнул? Уж три года, как разрешено отправлять храмовые праздники летом с благовестом и со звоном на всенощную, так ведь память всех святых, в земле Российской просиявших, у нас на вторую неделю по Пятидесятнице была, месяц назад.

– Поди, вели мою Фетиду привести, - сказал на это Архаров. - И господина Тучкова позови. И есть там толковый драгун Кричевский, пришли его ко мне, надо Савина отсюда вытаскивать. Пусть для него лошадь возьмет. Пошел… да что ты тащишься, как вошь по шубе? Побежал!

И, проводив Устина взглядом, беззвучно повторил: «из-за графской спины…»

Мысль была! Умная, все объединяющая вместе мысль! Но куда-то подевалась.

– Вставай, - велел Архаров Федьке и протянул руку. Даже приобнял, помогая подчиненному утвердиться на одной ноге.

В голове его уже выстраивался план розыска.

Затеряться на Ходынском лугу как будто было несложно - однако за несколько недель строительства весь здешний народ перезнакомился и друг дружке примелькался.

Ночной стрелок и его приятель не могли исчезнуть, как злые духи, бесследно - полицейские драгуны патрулировали окрестности Ходынки, всюду горели факелы и фонари, и человек, удирающий оттуда среди ночи и во время переполоха, был бы замечен. Стало быть, они до сих пор где-то среди скоморохов, как назвал Устин завтрашних развлекателей, собранных для увеселения простого народа.

Несколько десятков кукольников, комедиантов, канатных плясунов и штукарей с вечера проникли на луг и обживали новые свои помещения - вышки для натягивания канатов, «комедиантские амбары» для марионеточных и прочих комедий, а также палатки, в которых выставляли свои автоматы французские и немецкие «механисты».

Раздался стук копыт - это мчался к другу Левушка, ведя в поводу Фетиду, а за Левушкой - Кричевский с фонарем, Михей, Максимка.

– Николаша, что там у тебя? - кричал Левушка. - Федька жив?

–Жив! Сейчас пойдем кукольную комедию смотреть! - отвечал Архаров. - Максимка, помоги Савина сзади к Михею посадить. Хохлов, вези его потихоньку. С тобой я завтра поговорю. Так где тут дармоеды?

– А вон там, ваша милость, - сразу поняв вопрос, показал драгун.

– Едем.

Приближаясь к вставшим биваком артистам, Архаров прислушался - и уловил какие-то нечеловеческие звуки, хрипы и стоны.

– А справа что, Кричевский?

– Там плясовые медведи, зверовщики с обезьянами, ученые лошади и верблюды, - доложил драгун.

– Прямо Вавилон какой-то, - заметил Левушка. - Вавилон и Ноев ковчег.

– А заодно Содом и Гоморра, - добавил Архаров. - Помнишь, как наши староверы про Москву стихами говорили: что ни дом, то Содом, что ни двор, то Гомор?

– А сами-то на Москве живут и уезжать не хотят! - воскликнул Левушка и рассмеялся. Архаров уставился на него было с возмущением, и вдруг понял - да ведь приятель еще ничего не знает про дружка своего Демку…

А сколько раз Демка веселил его смешными песнями…

Тут Архаров понял, что никогда и нигде не услышит он более такого заливистого и лихого тенора, способного передать всю игру певучей души с мелодией и словами.

Угрюмый подъехал он к местоположению скоморохов и велел показать весь здешний люд. Ему объяснили, что это протянется до рассвета - народ возбужден да и делом занят, все готовятся к завтрашней потехе, включая механистов, пробующих свои фигуры.

Вышло несколько человек постарше, клялись и божились, что чужих тут нет - за несколько дней они успели обзнакомиться и уж заметили бы, коли в их расположение ворвался кто-то посторонний. Стали подзывать представителей всех родов скоморошьих войск - и те поочередно утверждали, что никто чужой не прибегал, только свои готовятся к завтрашнему празднику и если куда и отходят - так разве в кусты по нужде.

Механисты Архарова, невзирая на скверное настроение, особо заинтересовали. И он при свете фонарей допросил маленького злого старичка, Пьера Дюмолина, сносно говорившего по-русски. Этот Дюмолин хвалился тем, что среди мастеров, показывавших публике курьезные машины, он самый ловкий и находчивый, потому и прижился в России, потому и привозит сюда постоянно свои новые затеи. В доказательство он нажал за спиной у небольшой, с пятилетнего ребенка, фигуры, обряженной на манер французской или немецкой крестьянки, какие-то рычаги, и фигура зашевелила руками. Ее пальцы были как-то увязаны с железным ткацким станочком, на которых делают кушаки, и из станочка поползли пестрые ленты. При этом из живота крестьянкина раздался вдруг колокольный звон, от которого Архарову чуть дурно не сделалось.