Далия Трускиновская - Блудное художество

– Жилу, кажись, не перешиб. Кабы жилу - кровища бы хлестала. Как это ты с ним сразу схватился?

– Черт его знает! Я сказал лишь, что ему в Москве быть не велено, так чтоб тут же убирался, а он нож выхватил! Ну да и я не лыком шит - удар-то отбил, и мы сцепились… Он, подлец, верткий, как змея… Спасибо - ты вовремя подоспел…

Пока Степан говорил, Федька помог ему подняться и усадил на короб.

– Будь здесь, я за тобой наших пришлю, сиди тихо, - велел он. - Может, он за добром своим вернется… Ах, сукин сын, мало ему Абросимова…

– Так это… - начал было Канзафаров.

– Так он самый! Это он в елизаровском дома Абросимова заколол! Я его рожу сатанинскую сразу признал! Хоть он там без парика был, а тут - в парике! И раньше бы мне ту обезьяну вспомнить проклятую! А, вишь, он всем головы заморочил! На что пертовый маз хитер - и тот его отпустил!

– Точно ли он?

– Точно! Я его, как тебя, тогда видел! Сиди, я скоро!

И Федька, отдав Степану свой нож, заковылял к прорехе.

Он выбрался из-под помоста. На него не обратили внимания - наверху тешеншпилер, приняв протянутую из толпы по его просьбе круглую русскую шляпу, обещал напоить из нее вином хозяина, и мальчик, одетый в красный камзольчик и желтые штаны, держал наготове стакан.

– Кара фаре вот маршаре! Рекомадире! - на неизвестном языке возгласил тешеншпилер, перевернул шляпу - и из нее в стакан полилось красное вино. Публика завопила. Тешеншпилер подошел к самому краю помоста, присел на корточки и протянул стакан хозяину шляпы. Тут все притихли.

– Вот те крест, вино! - отпив, громко сообщил мужчина. - Да и какое! Ну, брат, ловок! Слезай, и мы тебя не хуже угостим!

Федьке уже было не до развлечений - а лишь бы скорее добраться до пирамид с жарким, где собирался быть Тимофей и уж во всяком случае были полицейские драгуны.

Кое-как отойдя от толпы, с трех сторон окружившей помост с тешеншпилером, он посмотрел по сторонам. Саши нигде не заметил. Это значило, что Коробову удалось найти штукаря и пойти за ним следом.

Федька не надеялся, что архаровскому секретарю удастся изловить опытного убийцу. Он только хотел, чтобы Саша как можно дольше издали сопровождал эту сволочь. А коли бы секретарю удалось наткнуться на кого-то из архаровцев - так было бы и вовсе замечательно. Только бы у него хватило ума не подходить к убийце слишком близко…

Наутро в архаровской голове первой проснулась мысль об отраве. Рот был изнутри отвратителен. Отродясь обер-полицмейстер не напивался до такого состояния, о котором говорят: в пасти будто эскадрон ночевал.

Архаров открыл глаза и приподнял голову. Тут оказалось, что за ночь кто-то заполнил ее жидким чугуном.

Местность, куда он угодил, была опознана не сразу. Тесная комнатка, на стене - платья, покрытые розовым немецким ситцем в мелкий цветочек, на окне - геранька с большими розовыми соцветиями, да и занавеска, да и скатерка… и край стеганого одеяла… Марфино гнездышко было невыносимо розовым.

– Марфа! - позвал Архаров. - Марфа Ивановна!…

Получилось отнюдь не так громко, как желалось бы.

– Прелестно… - сказал сам себе Архаров, пытаясь восстановить в памяти вчерашние блуждания. Хорош обер-полицмейстер! Выпил черт знает в каком зловредном кабаке всю отраву, ободрал о какую-то пьяную сволочь кулак, чудом дотащился до Марфиного домишка… Дунька!… Тут была Дунька!…

Дверь чуть приоткрылась.

– Дуня… - позвал Архаров.

Дверь тут же захлопнулась. Кто-то очень быстро и почти бесшумно сбежал вниз по лестнице. Потом раздались шаги более увесистые - Марфины.

Она вошла в розовое гнездышко и первым делом подобрала упавшие на пол архаровские штаны.

– Не бойся, дурочка, - сказала она, вешая штаны на стул. - Ступай сюда, поднеси… чему я тебя учила?…

Появилась Наташка с ковшиком, нерешительно подошла к постели.

– Пей, сударь, рассол у меня самый ядреный, нарочно для кавалеров держу. Наташка, подсоби-ка господину обер-полицмейстеру.

Девчонка присела на край постели, приобняла Архарова, помогла подняться и, придерживая его за плечо одной рукой, другой поднесла к губам ковшик. Обер-полицмейстер отхлебнул - и глаза у него на лоб полезли.

– Ма… Марфа!… Это что за гадость такая?! - воскликнул он, опомнившись.

– А что? Крепко продирает? - невиннейше осведомилась она. - Так и задумано. Поди, Наташа, прочь. Пожарь яишенку из полудюжины яичек, хлеба хорошего отрежь, уставь все на подносе, как я учила…

– Сюда, что ли, сервировать хочешь? Оставь, я спущусь. Ты, красавица, мне с колодца ледяной воды ведерко принеси-ка, - велел Архаров. - Ох, Марфа, как я еще Богу душу не отдал…

Наташа выскочила за дверь.

– И так запросто не отдашь, не надейся. Еще помучаешься, сударь.

– Да уж мучаюсь… Слушай… Мне спьяну пригрезилось, или тут впрямь Дунька была?

– Была, подвалилась к тебе под бочок. А ты, сударь, пьян-то пьян, а свое кавалерское дело разумеешь. Я тут за стенкой ночевала - долгонько ты угомониться не мог.

– Ох… кой час било?…

– Обеденный, Николай Петрович.

– Дуньку, стало быть, осчастливил… чего еще натворил?…

– Меня непотребным образом хватал.

– Тебя?!

Вот тут хмельная дурь, лишь малость отступившая перед крепким холодным рассолом, съежилась, освободила хотя бы частично обер-полицмейстерскую голову.

– Меня, сударь. Да я-то что, мне в радость, когда такой ядреный кавалер потискать изволит. А Наташку я прогнала, чтоб тебе под горячую руку не попалась… или под что иное…

– А Дунька откуда взялась?

– А так… забежала… - несколько смутившись, отвечала Марфа. - Она, как стемнеет, забегает по-свойски, не чужие, чай… Тебе одеться-то пособить?

– Сам управлюсь, ступай, я тут же буду.

Марфа вышла. Архаров потянулся за штанами. Чувствовал он себя прескверно. Вся надежда была на ведро ледяной воды.

Решив, что обувание ног для него сейчас непосильная, да и не нужная задача, он заправил рубаху в штаны, накинул на плечи кафтан и пошлепал на кухню босиком.

Спустившись с лестницы, он столкнулся с молодым то ли иноком, то ли иереем, не понять - темно-синюю рясу могли носить и те, и другие. Отчаянно покраснев, неожиданный Марфин гость поспешил прочь, двумя руками прижимая к груди узелок. Архаров постоял, подумал и явился на кухню.

Марфа толкла заправку в кислую капусту, что уже стояла на столе в большой миске, Наташка солила яичницу-глазунью, пожаренную на сале, так что из толстого слоя сгустившегося белка торчали темные шкварки.

– А для чего иерей Божий приходил? - спросил Архаров. - Краденое приносил или девка ему приглянулась?

Марфа рассмеялась и, попробовала заправку с пальца. Сочтя, что и перца, и сахара хватает, вылила ее в миску и стала ловко ворошить капусту.