Далия Трускиновская - Блудное художество

Федька пополз меж грядок, высматривая, где тут дровяной сарай или хоть поленница у стенки.

Макарка на корточках, гусиным шагом, отправился докладывать и занимать отведенный ему пост.

Архаров встал в тени под старой липой. В Москве он имел липу прямо у себя во дворе, но не такую огромную, Тут же оказался окружен облаком сладкого аромата, и это ему не понравилось. Но и на солнцепек выходить он не хотел, потому что был в тяжелом кафтане с галуном.

Ему казалось неприличным, как Левушка, бегать в одном камзоле - пусть даже в сельской местности. Левушка - молодой вертопрах, да еще в отпуску, а Архаров - обер-полицмейстер при исполнении обязанностей. Его фигура должна иметь солидный и благообразный вид. Без кафтана же как-то нелепо. Вот и парься теперь…

– Ага… - сказал Левушка. - Слышишь?

Они видели из переулка забор того двора, где укрылся «черт» с приспешниками. За тем забором начиналась долгожданная суета.

– Прелестно, - отвечал Архаров. - Сейчас побегут.

Левушка вытянул из ножен шпагу - не щегольскую шпажонку длиной менее аршина, а хороший клинок в вершок с четвертью шириной, от эфеса до острия - аршин и пять вершков, длина для всякого противника несколько неожиданная. Глядя на него, высокого и тонкого, посторонний человек бы усомнился, что это тяжелое оружие ему по руке, но Левушка, будучи одним из лучших фехтовальщиков Преображенского полка, давно уже приучил кисть и пальцы к этой тяжести.

Он глядел, не отрываясь, на ворота - и дождался. Их стали отворять, показалась чья-то спина в грязной рубахе, исчезла, опять возникла - человек пытался вывести испуганного коня, запряженного в телегу.

Архаров ждал. Он должен был увидеть лицо этого человека прежде, чем стрелять. И увидел - оно оказалось бородатым, мужицким. Хозяин дома вряд ли был полноценным сообщником злодеев.

И тут раздался выстрел, другой, третий, и над сонным сельцом зазвенел молодой и радостный Федькин голос:

– Ко мне, архаровцы!

Где-то пронзительно закричали женщины.

Левушку словно шилом в пятки кольнуло - он понесся чуть ли не прыжками, вознеся шпагу над головой, в благородном своем порыве - превосходнейшая мишень для злодея.

Архаров же не двинулся с места. Он знал - и Михей, и Ушаков, и Максимка умеют действовать дружно и не кинутся вместе на одного противника, прочим предоставив полную свободу. Знал он также, что Федька будет яростно добираться до злодея, которого упустил на Ходынском лугу. И только Устин внушал некоторое сомнение.

Судя по стрельбе, и «черта», и Елизарьева, и неведомого третьего подлеца удалось выкурить из дома. Их гоняли по двору, где не должно было остаться мест, недоступных выстрелу, - по крайней мере, так Архаров учил подчиненных распределять силы и находить удобные позиции.

Его собственная позиция была неизменной - и блистательно оправдалась.

Из калитки выскочил человек в желтом полотняном камзоле, а не в простой рубахе, в туфлях, бритый - то бишь, никак не хозяин дома. Он, повернувшись, выстрелил во двор и пробежал шагов с десяток. Архаровская пуля попала ему в бедро, он упал, но еще пытался ползти.

Обер-полицмейстер быстро поменял местами пистолеты - разряженный в петлю, заряженный в руку. И, перебежав широкую сельскую улицу, прижался к забору возле калитки.

Во дворе вроде никто не галдел - шум доносился со стороны огорода. Архаров заглянул и увидел Михея, склонившегося над поверженным мужиком в грязной рубахе распояской - тем, что пытался вывести в ворота коня.

– В меня целил, ваша милость, в него попал! - доложил Михей. - Не жилец…

– В него и целил. Больно им нужны живые свидетели… Пошли, - приказал Архаров. - Ну-ка, веди! На огороде, что ли, воюют?

– Кабы не на берегу…

И точно, «черт» и раненый в руку Семен Елизарьев пробивались огородами к берегу, где, очевидно, рассчитывали найти лодку.

И справа, и слева были архаровцы. А со стороны берега как будто никто не стрелял. Это не показалось им странным - по той простой причине, что человек, спасающий свою жизнь, помышляет лишь о главном и не ищет объяснения досадным мелочам.

А тишина объяснялясь просто - Устин стоял там, куда поставили, врага перед собой не видел и зря переводить порох не собирался. К тому же он еще не выучился заряжать пистолет - точнее, на столе, под присмотром Тимофея, он это исправно проделывал, но без стола и без Тимофея - не рискнул бы. Пули имели скверную привычку, как будто признав Устина в лицо, выскакивать из ствола и закатываться непонятно куда.

И вдруг враг появился.

Устина спасло чудо - «черт» его, стоящего неподвижно и тихо, попросту не заметил. Иначе быть бы крови - в левой руке у «черта» был длинный стилет, в правой - пистолет, который он держал за дуло, чтобы при нужде бить рукояткой.

Невероятная прыгучесть «черта», о которой Устин, конечно же, знал, оказалась совсем неожиданной - убийца слетел откуда-то сверху, почти бесшумно приземлился и побежал по траве, стараясь быстрее пересечь открытое место.

До моста было близко - с полсотни саженей, и возле него торчал из воды нос небольшой рыбацкой лодки, привязанной к колу.

«Черт» обернулся, выкрикнул что-то, Устину непонятное, побежал к мосту. Тут только Устин понял, что может упустить неприятеля. Он поднял правую руку, подпер ее левой и в миг выстрела, понятное дело, зажмурился.

Толку от этого выстрела было лишь - что его услышали архаровцы и поняли, куда подевался «черт».

А тот уже был почти у самой лодки.

Устин, размахивая пистолетом, побежал к нему, крича:

– Стой! Стой, висельник!

Он смутно представлял себе, что будет делать с разряженным пистолетом против опытного уьийцы, но и бездействовать не мог.

Эта нечаянная наглость и спасла ему жизнь - «черт» вообразить бы не мог, что человек в подряснике, несущийся к нему, размахивая пистолетом, на самом деле безоружен. И опять Устин не понял, что случилось чудо.

Он просто бежал к преступнику, готовый исполнять архаровский приказ.

Поняв, что с лодкой ему за считаные мгновения не управиться, «черт» взбежал на мост. Устин отстал от него всего на два шага.

– Петров, держись! - услышал он за спиной. - Имай его, Петров!

Архаровцы бежали на подмогу.

Казалось, эти злосчастные два шага будут между ними вечно. Однако «черт» споткнулся на разъежавшихся досках, и тут же Устин, не боясь стилета, повис у него на плечах.

Но его хватка была слабовата, «черт» - изворотлив, и Устин сам не понял, как вышло, что он шлепнулся с моста в реку.

Ему удалось не допустить «черта» к лодке, удалось задержать его на несколько важных мгновений - но тут чудеса и кончились. Потому что плавал он, как топор.

Устин почувствовал, что идет ко дну.

– Господи, Господи, - беззвучно выкликал он, выталкивая изо рта воду. И лупил руками, что было силенок.