Дарья Донцова - Скелет из пробирки

– Это последствие тяжелой контузии. А Ладожский с жаром пел о мучениях, перенесенных в лагере, демонстрируя протез.

Олег замолчал, выждав секунду, он Сказал:

– Я не стану тут описывать, как они добирались до Москвы, устраивались на работу, организовывали лабораторию… Безусловно, это интересно, но лучше сразу перейду к событиям последних месяцев.

Самое интересное, что до смерти Кирилла-Гюнтера все шло хорошо. Боярские: Мария Григорьевна, Кирилл и Валерий – защитили диссертации и продолжали работу над созданием лекарства. Ладожский тоже вполне преуспел, сидя в той же лаборатории. Одна беда – панацея все не находилась. Были получены впечатляющие результаты, но, увы, помочь удавалось не всем. Кое на кого разработанные на основе яда лекарства не действовали совершенно. Но Боярские и Ладожский не сдавались. И у них появилась возможность проводить эксперименты на людях Началось все очень просто. Одна из сотрудниц НИИ, где располагалась лаборатория, плача, пришла к Марии Григорьевне и взмолилась:

– Маша, помоги.

– Что случилось? – спросила Боярская.

– Говорят, вы какое-то чудо-лекарство изобрели!

– Да нет, – вздохнула Боярская, – работа в разгаре. Но коллега вцепилась в нее.

– Мой сын умирает, саркома, умоляю!

– Что ты, – замахала руками Мария Григорьевна, – сама знаешь, не имею права.

– Умоляю, – упала перед ней на колени несчастная, – ему все равно умирать! Последний шанс!

Подростку провели цикл уколов, и – о чудо! Ребенок выздоровел. В лабораторию потек ручеек несчастных. Боярские и Ладожский были очень осторожны, брали только тех, кто одной ногой стоял в могиле. В случае летальных исходов родственники не предъявляли претензий. Денег ученые не брали, они начали это делать только после перестройки, когда государственное финансирование лаборатории сошло на нет, а им перестали выплачивать зарплату. Финансовые дела предоставили вести Ладожскому, жадному до крайности. Герман Наумович не растерялся и взвинтил цены. Ученые начали прилично зарабатывать, но, если Боярские не думали о деньгах и жили достаточно скромно, то Ладожскому все было мало. Жадность его становилась патологической, ему было жаль потратить копейку даже на себя. Он просто складывал доллары в сейф, который установил дома, и не упускал малейшей возможности приумножать заначку.

Умер Кирилл. Честно говоря, его смерть скорей обрадовала, чем огорчила сообщников. Дело в том, что, старея, Кирилл-Гюнтер делался невыносим. Последнее время он начал вести дикие разговоры.

– Мы стоим на пороге великого открытия, – вещал Кирилл, – как только доведем исследование до конца, мигом опубликуем данные и сообщим всем наши подлинные имена.

– Ты с ума сошел! – испугалась Мария Григорьевна. – Зачем?

– Мир должен знать, что спасение ему принес немец! – с пафосом заявил Кирилл.

Неизвестно, как бы он повел себя дальше, но тут его свалил инсульт, и Кирилл умер.

Мария Григорьевна поплакала и успокоилась. Еще раньше скончалась жена Валерия, Соня…

– Эй, – подскочила я, – она сама умерла? Куприн кивнул.

– В череде смертей эта естественная. У Софьи Николаевны случился шок от укуса. Бывает такое.

– Так и думала! – воскликнула я.

– По-моему, ты слишком много думаешь, – на полном серьезе заявил Олег. – Значит, Боярские остались вдвоем, если считать еще и Ладожского, то в лаборатории теперь трудилось только трое, рабочих рук не хватало, и Мария Григорьевна решила, не посоветовавшись с Валерием, привлечь к делу свою старшую дочь Аню и зятя Николая. Они казались ей крайне подходящими кандидатурами: молодые, талантливые ученые, к тому же самые близкие родственники, тайна не уйдет из семьи.

Сначала Аня и Николай с радостью согласились, но через несколько дней, когда им стало ясно, где, кто и на ком начал проводить первые исследования, юноша и девушка пришли в ужас. Николай заявил теще:

– Скажите спасибо, что сегодня вечер пятницы! У вас есть время, чтобы насушить сухарей! В понедельник пойду в ФСБ! Вы – убийцы!

Николай не знал, что приемная Федеральной службы безопасности работает круглосуточно, и, вместо того чтобы бежать туда сломя голову, подхватил Аню и унесся на дачу.

Мария Григорьевна в страшной тревоге позвонила Валерию. Тот кинулся следом за племянницей и ее мужем, прихватив с собой бутылочку «Арбатского» с растворенным в нем ядом. И что было потом?

– Он задвинул заслонку, и дым пошел в избу, – тихо сказала я. – Каким-то образом обманул молодых людей, втерся к ним в доверие, предложил выпить…

– Именно, – подтвердил Олег.

– Он убил племянницу! – воскликнула Томочка.

– Во-первых, она ему не родная по крови, – вздохнул Куприн, – только по документам, а во-вторых, думаю, если бы Аня даже являлась его дочерью, Валерий не остановился бы. Ведь опасность угрожала лаборатории.

Мария Григорьевна, такая же фанатка, как и Валерий, спокойно перенесла смерть Ани и Николая. Им предложили такое дело, как работа над лекарством от рака, а эти люди заартачились. Мария Григорьевна выбросила из головы все мысли о глупой дочери и зажила спокойно.

Но потом опять пришла беда. Вернее, сначала она показалась праздником. Люба, младшая девочка Боярской, вышла замуж за Игоря. Примерно через месяц после свадьбы зять предложил теще сходить в ресторан, вдвоем, без Любы. Слегка удивленная приглашением, Мария Григорьевна согласилась. Приехали в крошечный, совершенно пустой кабак, и Игорь без всяких обиняков выложил:

– Сначала машина, потом квартира, затем ежемесячное содержание.

– Ты наглец! – вскипела Мария Григорьевна. – Завел семью – изволь сам и обеспечивать! Машина! Квартира! Да у меня и денег-то нет!

И тут Игорь стал спокойно рассказывать. У Боярской чуть не случился удар. Парень откуда-то узнал правду про Горнгольц.

– Чушь, – попыталась сопротивляться Боярская. Но Игорь только усмехался:

– У вас под мышкой татуировка! Откуда?

– Я никогда не скрывала, что сидела в лагере Горнгольц, – деланно равнодушно ответила Мария Григорьевна, – тебе об этом тоже великолепно известно. Фашисты клеймили заключенных.

Игорь усмехнулся:

– Можете вешать лапшу на уши кому угодно, но не мне, историку, который как раз занимается изучением жизни узников концлагерей. Номер у вас на запястье – это клеймо, а под мышкой – группа крови, наколка эсэсовцев. Вы – Лиззи Виттенхоф и станете платить мне за молчание.

– Ты сумасшедший! – прошипела Мария Григорьевна. – Я Анна-Мария Зайцевская!

И тут Игорь вытащил из кармана пожелтевшую, смятую на сгибах бумажку.

– Вот смотрите, но только из моих рук.

Мария Григорьевна глянула на листочек… «Список тел, отправленных в крематорий 17 апреля 1945 года». Пятой по номеру шла Зайцевская.