Дарья Донцова - Любовь-морковь и третий лишний

– Подробней, пожалуйста.

– В основном по хозяйству.

– Не ври, – вскипела Юлечка, – дома грязь, продуктов нет, тебе пришлось сейчас за сардельками в магазин бежать.

– Погоди, Юль, – остановил жену Сережка, – Лампудель, мы ведь одна семья, так?

– Конечно, – осторожно ответила я, не понимая, куда он клонит.

– И нам не безразлично, с кем ты проводишь время!

Я окинула взглядом злую Юлю, красного Костина, слишком сладко улыбающегося Сережку и воскликнула:

– Вы о чем?

– Где ты сегодня побывала? – протянул Вовка.

– Ну.., обед делала.

– Его нет, кастрюли пустые!

– Ой, я совсем забыла! Бегала по городу в поисках работы, «Бум» – то перешел в другие руки.

– Знаю, – отмахнулся Костин, – так в какие организации ты наведывалась?

– А.., а.., а, во всякие, их много…

– Хватит лгать! – заорала Юля. – Кошмар!

– Тише, тише, – замахал руками Сережа. – Лампудель, я уважаю твое право на личную жизнь, но…

– Нам не нужен неизвестный человек, – рявкнул Костин.

– Кого ты приводишь сюда днем, когда мы на службе? – вскочила Юля. – Сейчас же отвечай!

– Назови имя, фамилию, отчество, место работы, – потребовал Сережка.

– Тебя обдурить, как у младенца конфету отнять!

– Колись, голуба!

– Хотим все про него знать!

– Ребята, – потрясла я головой, – вы никак белены объелись. Объясните нормально, чего от меня хотите?

Юля и Сережка переглянулись, а Костин, покраснев еще больше, подошел к мойке, раскрыл дверцы и ткнул пальцем в помойку.

– Вот смотри! Их тут очень много!

Я уставилась на пустые обертки из-под презервативов.

– Тридцать штук, – прозвенела Юлечка, – я очень аккуратно пересчитала Из коридора донеслось тихое хихиканье, стало понятно, что Лиза и Кирюша далеко не ушли, дети, навострив уши, стоят в коридоре.

– Конечно, – с легким раздражением воскликнул Сережка, – тебе на жизненном пути попался какой-то мешок с тестостероном, снимаю шляпу перед субъектом, способным на столь могучий сексуальный подвиг, но мы, твои родственники, желаем знать имечко кадра и его паспортные данные!

Я на секунду онемела, потом стала чесаться.

Юля нахмурилась.

– Прекрати дергаться.

– Эй, Лампудель, – попятился Сережка, – ты что подцепила?

И как бы вы поступили на моем месте? Естественно, ни малейшего желания говорить про чесотку я не имела, но иного выхода просто не было.

Горько вздохнув, я встала со стула, открыла балконную дверь, приволокла в кухню мешок, развязала его, высыпала на пол игрушки собак и сказала:

– Вот на что пошли презервативы.

– Просто офигеть! – подскочила Юлечка. – Час от часу не легче! Что за идея пришла тебе в голову!

Костин потер подбородок.

– Мне кажется, что беспорядочная половая жизнь все же лучше психического заболевания, – ляпнул майор.

Я топнула ногой:

– Замолчите и слушайте спокойно.

Узнав правду, Сережка взвизгнул:

– Ужас!

– Чесотка, – подхватила Юлечка, – какая гадость.

– У меня нос свербит, – сообщил Костин.

Сережка сморщился и принялся скрести шею, а мои руки потянулись к голове.

Лиза влетела в кухню и затарахтела:

– Кто-нибудь, поводите ногтями по моей спине, эй, Кирюха, иди сюда!

– Не могу, – донеслось из коридора, – нога зудит.

Воцарилось молчание, во время которого все домашние принялись сладострастно чесаться.

– Лампудель, – взвыл наконец Сережа, – немедленно говори, как избавиться от заразы.

– Натереться специальным гелем, обработать поверхности…

– Давай сюда баллончик, – заорал Сергей, – у меня завтра встреча с крупным заказчиком, не могу же я дергаться, словно вшивый бомж!

Юлечка взяла протянутую мной упаковку и вдруг громко сказала:

– Все не так просто.

– Ты о чем? – взвизгнул муж.

– Тут написано: обработать тело, удалив с него все волосы!

Домашние замерли.

– Это чего? – завозмущалась Лизавета. – Наголо бриться?

– Похоже, да, – задумчиво пробормотала Юлечка, – клещи откладывают яйца. Это я вам листовку читаю. Тело спокойно обрабатывается, а на волосистых частях кладка остается, и новенькие дряни вылупляются.

– Ни за что, – в один голос заявили Костин и Лиза.

Потом они переглянулись и начали чесаться.

– Так вот почему собаки как масляные! – догадалась Юля. – Ты их обработала.

– Ага, – ответила я.

– Нет слов, – прошипел Костин, – чесотка! Жуткая зараза! Я отлично про нее знаю, в СИЗО порой вспыхивает, вот беда, все тогда – и заключенные, и контролеры, и адвокаты – трястись начинают!

Сережка почесал шею, ноги, руки, уши, спину, потом сказал:

– Давайте гель, я первым в ванную пойду!

Ночь прошла без сна. Сначала мы с Юлечкой и Лизаветой продезинфицировали все, что попалось на глаза, и вымыли полы. В квартире прочно поселился едкий запах, не лучший аромат исходил и от людей, Сережка побрил голову.

– А ничего, – сообщил он, рассматривая себя в зеркало, – просто Брюс Уиллис, даже модно. Давай, Кирюха, теперь твоя очередь.

Но больше никто не согласился расстаться с волосами, мы просто тщательно промыли их особым шампунем, на этикетке которого было нарисовано непонятное насекомое с большим количеством ног.

– Он для блох или от блох? – хихикнул Кирюшка, увидав бутылочку.

– Не умничай! – рявкнула Юля и взбила на голове у мальчика обильную пену.

Угомонились мы лишь в шесть утра, Сережка, Вовка и Юлечка, злые, невыспавшиеся, уехали на работу, а мы с детьми расползлись по кроватям. Лизавета и Кирюшка не преминули воспользоваться возможностью пропустить школу, а я, провертевшись под одеялом, встала в десять.

Около полудня я вошла в «Лео» и обнаружила бабу Лену за стойкой.

– Привет тебе, – сказала старуха.

Я выложила перед ней пару купленных по дороге журналов.

– Вот, читайте на здоровье!

– Ну спасибо, – обрадовалась бабка, – дорогие какие! Наверное, интересные. А ты чего приперлась?

– Так на работу!

Баба Лена усмехнулась:

– Выходной севодни, спектакля нет и репетиции тоже.

– Да ну? Разве в театре такое возможно?

Старуха кивнула.

– Редко, но случается, последний раз все отдыхали, когда Петр Исаакович преставился. Похороны севодни, али не знала? На третий день принято погребать!

– Так Бурская позавчера скончалась, – растерянно ответила я.

– Во! Верно! Это первым днем считается, второй был вчерась, ща третий пошел. Панихида тута, в театре, в фойе, в тринадцать ноль-ноль, гроб уже привезли.

Я вздрогнула.

– Там покойница?

– Не боись, – мрачно ответила баба Лена, – чего мертвого опасаться, весь вред от живых! Ежели не по себе, лучше уходи, тебя никто не заметит, улепетывай спокойненько!

Но я пошла в глубь театра, скорей всего, этот Павлуша, любовник Тины, обязательно явится на скорбную церемонию, посмотрю хоть издали на парня, а может, удастся еще и поговорить с ним.