Дарья Донцова - Лазурный берег болота

– Мы с женой раньше жили летом на Французской Ривьере, у нас там дом. В тысяча восемьсот семидесятом году писатель и поэт Стефан Льежар издал роман «Лазурный берег», название он придумал, увидев невероятной красоты море в районе Ниццы. А мы дали такое имя нашему особняку на Ривьере – «Лазурный берег». У вас нет поблизости побережья. Но вот вам от меня небольшая картина. На ней ваш дом, он воистину Лазурный берег надежды для нас.

Георгий Михайлович взял из вазочки печенье.

– Почему я произнес: «Кто мог знать, что Лазурный берег надежды превратится в Лазурный берег болота»? Да потому что здание, в котором люди обретали надежду на свободу, перешло в руки Игоря Шмакова и превратилось в Лазурный берег болота. А кто в нем живет? Упыри, вурдалаки и прочая нечисть!

Семенов провел рукой по волосам.

– Все, что я вам сообщил, происходило до моего рождения. Все я знаю только со слов тетки и деда. С отцом не беседовал. Он был молчуном, лишний раз рта не открывал, мог за неделю всего пару слов обронить. И дед, и отец воевали, оба вернулись живые-здоровые, даже не раненные. А вот жены их умерли. Бабушка от какой-то болезни, а первая жена моего отца рыла под Москвой окопы, когда столица готовилась к обороне от фашистских войск. Алевтина сильно простудилась и скончалась, как тогда говорили, от горячки. А отец Владимир, который был намного старше всех, вскоре после начала войны тихо умер. Дом священника остался пустым, и его мигом захватил жулик Никодимов, которого назначили председателем колхоза. Уж не знаю, как ему, проныре, удалось оформить чужой жилой дом на себя.

– Кто-то воевал за родину, а кто-то карманы деньгами набивал, – разозлилась Дюдюня.

– Мародеры во все века существовали, – вздохнул Георгий. – Первым домой вернулся дед. В сорок пятом он по нашим нынешним меркам еще молодой был, три года до пятидесятилетия оставалось. Но война не молодит. У Федора Ильича медалей-орденов было столько на гимнастерке, что до пояса места не оставалось. И он человек прямой, лукавить никогда не умел. Если человек дерьмо, то дед так и говорил:

– Ты дерьмо, дел с такими людьми я иметь не желаю.

А председатель тогда уже успел продать дом отца Владимира Игорю Шмакову.

Георгий подлил мне чаю.

– Уж не один раз говорю: до моего рождения дело происходило. Пересказываю вам слова Федора Ильича. А тот вдруг заявил: «Выяснил, что гнездо батюшки жулик ухитрился не пойми кому продать и…» Я затаил дыхание. Ну, сейчас услышу описание кровавой битвы. Знал характер Федора Ильича, предположил, что он негодяя на тряпки порвал. Дед продолжил: «…пошел я к Шмакову поговорить. Посидели мы, кое-что обсудили. Председатель мерзавец, а Игорь ни при чем. Он просто дом купил у Филимона, у законного владельца. У отца Владимира официально детей нет, меня-то с остальными его чадами на Илью переписали. Матушка умерла. Из всех нас, братьев-сестер, только я жив остался. Дом-то получается бесхозный, батюшки нет, Ильи тоже. Без них мне народ в эмиграцию не переправить. Не смог я более никому помочь. Все. Конец пришел нашему делу. Обитель родного отца, священника, мне по закону никак не достанется. И я решил: построю новый дом».

Георгий обвел рукой комнату.

– Вот. В нем мы и сидим. Когда дед к председателю пришел с разговором о стройке, тот заюлил:

– Мы тебе самый лучший материал дадим.

Федор Ильич только кивнул. Он знал, что вход в подвал случайно не найти, люк надежно замаскирован. Илья, его отец по документам, на тот момент умер, дом пастуха за годы войны почти развалился. Дед понимал: помогать эмигрантам он более не сможет. Отца Владимира в живых нет, Илья умер. Один Федор не справится, да и контакты все потеряны. Не нужна ему подземная галерея. Когда Михаил вернулся, он поселился с отцом, женился, через несколько лет родился я.

Игоря Рудольфовича, который поселился в бывшем доме отца Владимира, местные недолюбливали. Крестьяне вообще настороженно относятся к пришлым. Рядом со мной живет Лена Марьянова, она тут родилась, но ее родители в село перебрались в пятидесятых годах прошлого века. Народ до сих пор Елене говорит:

– Ты не из наших, не из коренных.

А у Шмакова еще отчество было – Рудольфович! Кто-то пустил слух, что его отец вражеский солдат. Игорь немченок. Так называли детей, которых русские бабы от немцев родили. И плевать, что ребенок плод изнасилования.

– Постойте, – удивилась я, – война началась в сорок первом. Игорь приобрел дом несколько лет спустя. Как он мог родиться от оккупанта?

Хозяин сделал глоток из чашки.

– Татьяна, вы молодая, поэтому, услышав: «немец» – думаете о фашистской Германии. Но была еще Первая мировая война, она началась в тысяча девятьсот четырнадцатом, закончилась в восемнадцатом. Активное участие в ней принимали и Германия, и Россия. Да, боевые действия тогда вблизи Москвы не велись. Была проведена мобилизация, много крестьянских парней из разных уголков Российской империи погибло. Немцев россияне сильно не любили. А у Игоря отчество – Рудольфович. И народ решил: он точно немченок. Не стоит искать логику в крестьянских домыслах. Имя отца Игоря люди восприняли как подтверждение наличия у него нерусской крови. Кабы Шмаков попытался наладить контакт с местными, угостил бы их пару раз, если бы его жена заходила в тутошний магазин, приветливо общалась с бабами, а сын стал посещать сельскую школу, то, глядишь, лет через десять отношение к тому, кого считали немцем-врагом, могло измениться в лучшую сторону. Но Шмаковы вели себя иначе. Жили они тишком, не слышно их, не видно. Дом Игоря стоял особняком, мимо никто не ходил, сами они тоже в Кокошкине не появлялись. И Шмаков поставил такой забор вокруг участка! Ровный, гладкий, из кирпичей, сверху штукатурка, краска, по верху колючая проволока. Кое-кто из особо любопытных ходил посмотреть, чего там у немченка творится, как дом обновил, что посадил. И носом в изгородь высотой до неба утыкался, ни одной щелки в ней. На станции новых жителей никогда не видели, в местном магазине их не встречали. Одни наши сплетники считали, что дом вообще стоит пустой. Другие утверждали: Игорь шофер, возит министра, тот водителю разрешает на авто домой ездить. Он с шоссе по старой дороге катит, потом пешком от Поповки топает. Короче, выдумывали что могли. А потом, в конце шестидесятых, летом мужиков понаехало! Не милиция, другие, те, которые форму не носят. Я хорошо запомнил, у меня день рождения был, считал себя взрослым, учился в институте. Позвал однокурсников, хотел весело праздник отметить. Гости приехали, и тут такое! Повсюду агенты шныряют, жителей опрашивают. Потом дом Шмакова заперли и опечатали. По деревне разнеслась весть – немченок издевался над женщинами, убивал их, супруга ему помогала. Небось и сын тоже все знал.