Юлия Ефимова - Миру видней

– Согласен. Про презрение ты, конечно, преувеличила: скорее всего, мстишь мне за то, что рассказал тебе, что Дед Мороз – это папа? Но ты должна меня понять: тебе было уже восемнадцать лет, пора было открыть тебе правду жизни. Про Нику же, нашу богиню победы, ты права. Знаешь, она и сейчас-то делает это как-то не от души, а немного с натяжкой. Постоянно оглядывается и как бы демонстрирует кому-то эдакое отношение ко мне. Ты мне вот что скажи лучше: откуда указ идти через «бизнес»? Я специально посмотрел: обычный зал заполнен только на четверть.

– Ко мне вчера подошел Александров и сказал, что так договорено с начальством. Меня в фирме предупредили, что они всегда ездят через бизнес-зал, но я решила поспорить и сказала, что это будет дороже на две тысячи пятьсот рублей на человека. Александров кивнул и вынул деньги. Все! Но Ирина, которая возила группы BRELLO до этого, сказала мне, что даже в будний день, когда обычные залы пустые, они все равно вели все группы здесь, опять же по просьбе Александрова. Конечно, это никак не возбраняется и никаких подозрений не вызывает, так как это и правда комфортнее, и удобнее.

– Теперь вопрос как родственник родственнику: ты почему семью позоришь, почему Самоваров у тебя стоял за Курчатовой, у кого-то проблемы с алфавитом?

– Как родственник родственнику отвечаю: как ты мог обо мне так подумать – о победительнице всероссийской олимпиады по русскому языку! На самом деле я сама в шоке: когда на таможне увидела списки, сначала ничего не поняла. Но он подошел ко мне и объяснил. Мол, Самоваров – это его фамилия по матери, он недавно решил взять ее фамилию, но он не успел в заграничном паспорте поменять, очень просил никому не говорить.

– Вам, девушка, за подозрение в безграмотности пардон! Я забыл, что имею дело с полиглотом. Ну и какая же фамилия у нашего Монте-Кристо, что он так не хотел ею светиться – Дантес?

– Почти, – ухмыльнулась Капуня и осторожно показала списки. Дмитрий взглянул и присвистнул.

– Да, путешествие становится все интереснее и интереснее.

Олечка на корабле забралась подальше от всех. Она вчера почти целый день просидела у окон реанимации и молила Бога.

– Миленький Боже, пусть он только будет жив, пусть не со мной, с другой – только жив. Он самый прекрасный человек на свете, умный, добрый, красивый, у него прекрасное чувство юмора. Помоги ему, Боже, спаси его, мне надо просто знать, что он есть, что он жив, что он счастлив.

Она прекрасно знала, что шефу нравилась красавица Ника, одна ее золотая коса могла поразить воображение любого мужчины. Если добавить сюда еще глаза цвета василька и стройную фигуру модели, то не устоял бы никто. Олечка рассуждала здраво: во-первых, зачем он Нике, он хоть и шеф отделения, но не «орел», да еще и старый для нее. Во-вторых, ей верилось, когда-нибудь он поймет, что Олечка хоть не такая красивая и молодая, зато очень преданная и любящая. Именно это хотелось ей показать шефу в поездке. Но сейчас ей было уже все равно, пусть будет хоть с кем, даже с Никой, только пусть будет жив. Она не хотела ехать в Китай и все утро просила Александрова оставить ее в Благовещенске ухаживать за шефом, но тот почему-то не захотел входить в ее положение и отказал ей, ссылаясь на то, что все оплачено. Мол, она все подписала и обязана ехать, он будто и так страдает, что шеф не поехал, теперь надо будет просить, чтоб его подарок перевезла через границу гид.

«Вот кому шеф безразличен, так это Нике, – думала Олечка. – Она все утро усиленно вешалась на шею Дмитрию, новому кадровику, еще вчера она даже не замечала его, а сегодня как с цепи сорвалась. Бедный Семен, он, наверное, вчера подумал, что у них что-то могло случиться, вон даже голову помыл, а сейчас сидит угрюмый и только успевает бегать с Виолеттой курить на палубу. Жалко его, такая, как Ника, проглотит и не подавится».

Семен заметил на себе взгляд Ольги, улыбнулся и подошел. Оглядываясь по сторонам, будто боясь, что их подслушают, спросил почти шепотом:

– Олечка, а что там с шефом?

– Сегодня утром звонила Катерине, она сказала: состояние стабильное. Это хороший знак, но в сознание он пока не приходил.

– Понятно, – так же оглядываясь, произнес Семен и ушел.

«Странный он какой-то», – подумала Олечка, глядя в окно на проплывающую мимо недостроенную набережную Благовещенска. Со стороны реки она смотрелась еще красивее. Олечка погрузилась опять в свои невеселые думы.

Юрий курил на палубе теплохода и думал. Плохо, очень плохо, что Курчатовой не было в комнате во время пожара. Оооочень плохо, тогда сразу все проблемы были бы решены. «Юра, как ты можешь так думать», – возразила ему в мыслях мама.

Мама, самый родной и близкий человек, самый солнечный, самый порядочный и добрый. Юра не ценил ее при жизни, раздражался, как ему казалось, на надоедливые и глупые высказывания. Когда же ее не стало, мир Юры рухнул. Вот именно тогда пришло понимание, что всю жизнь Юрочка был маменькиным сынком. Два года назад, холодным ноябрьским утром, Юра – хотя нет – Юрий Григорьевич, тридцати восьми лет от роду, оказался один на всем белом свете. Странно, но именно сейчас этот солидный человек все бы отдал за один ее звонок. От воспоминаний о маме на глазах выступили слезы. Время не лечит, ее нет уже два года, а сердце каждый раз от воспоминаний рвется на части от горя.

– Юрий, вы плачете?

Как он просмотрел? Возле него стояла и пожирала его своими огромными глазищами Татьяна Морозова.

В офис эта блондинка пришла недавно, всего неделю назад, Юрий еще не успел к ней присмотреться. Девушка не была красавицей в полном понимании этого слова, но внутренний свет, что лился из ее глаз, облагораживал простенькое лицо. Объемы у блондинки были что надо, как Юрий любил, но его сейчас поразила не грудь, как это бывало обычно, его поразил ее взгляд. Взгляд человека, который знает, что такое горе, и понимает, как ему больно, без слов.

– Да нет, что вы, – попытался нелепо оправдаться он. – Ветер надул в глаза.

– Ну да, – понимающе кивнула Татьяна, проявляя такт. – Юрий, вы рады этой поездке? – почему-то невпопад спросила она.

– Да, конечно, – как-то неуверенно ответил он. – А почему вы спрашиваете?

– Просто у меня какое-то чувство, что беда вместе с нами поехала: сначала шеф, потом пожар, ужас, и почему-то мне кажется, что это не все.

– Глупости, вы просто по-женски надумываете. Пойдемте в кают-компанию – на палубе дует.

Белла сидела на корабле, и ей казалось, что все над ней хихикают. Еще на завтраке Виолетта в свойственной ей манере пошутила:

– Белла Сергеевна, вы? – как бы удивляясь ее приходу. – А мы ночью уже с вами попрощались навсегда, девульки наши плакали все навзрыд. Не скрою, даже я прослезилась. Если бы не ваше моральное падение, даже не представляю, что было бы.