Дарья Донцова - Особа королевских ролей

И в этот момент появилась дочь Гончаровых Оксана. Она начала задавать вопросы, пришлось весьма холодно прервать девочку, которая в детстве сидела у меня на коленях. Антонина же топала ногами и кричала. Сергей велел ей:

– Успокойся. Принеси мой пиджак и галстук.

Жена неожиданно замолчала и ушла. Я увидел, что она открыла дверь гардеробной, и обрадовался: истеричка опомнилась! Потом посмотрел на Сергея, тот несколько раз моргнул. Он понял, что я не могу в присутствии подчиненных вести себя иначе. Не могу.

Антонина вышла из чулана спустя пару минут, мне бы насторожиться: почему она с пустыми руками? Но я не придал значения этому факту. Супруга Гончарова подошла к нам, выхватила из кармана халата пистолет. Отец Антонины, генерал, рано овдовел, он воспитывал дочь сам как умел, научил ее владеть разными видами оружия. Она выстрелила в мужа, в дочь и совершила самоубийство за считаные секунды. Мои действия не могли спровоцировать…»

Вадим оторвался от экрана ноутбука, который находился перед ним на столе.

– Дальше там оправдания: «Я не виноват, что баба сошла с ума и всех укокошила».

– Значит, Сергея Николаевича не собирались арестовывать, – подчеркнул я.

– Гиперэмоциональная, излишне нервная супруга все неправильно поняла и решила спасти мужа от расстрела, себя от тюрьмы, а девочку от клейма «дочь государственных преступников», – пробормотал Борис.

– Да уж, с таким клеймом в советское время ни в вуз не поступить, ни на приличную работу не устроиться, – кивнул я, – хоть Сталин и сказал когда-то: «Сын за отца не отвечает» [3] 1 декабря 1935 года на совещании передовых комбайнеров один из выступавших, А. Тильба, сказал: «Хоть я и сын кулака, но буду честно бороться за дело рабочих и крестьян». «Сын за отца не отвечает», – произнес Сталин, который сидел в президиуме. 4 декабря 1935 г. газета «Правда» опубликовала отчет об этом собрании. Слова Сталина стали восприниматься как обещание не трогать детей так называемых врагов народа. Но последующие репрессии показали, что это была просто красивая фраза. , но его слова так и остались красивой фразой. Если в СССР обнаруживали предателя, шпиона, то вместе с ним всегда страдала и его семья. До тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, до смерти генералиссимуса, всю родню «врага народа» отправляли в лагеря. После кончины Сталина родных не подвергали заключению, но жизнь детей, жен и матерей государственных преступников всегда оказывалась беспросветно черной.

У меня зазвонил телефон, я взглянул на экран и взял трубку.

– Слушаю вас, Зинаида Тимофеевна.

В ухо полетели рыдания.

– Что произошло? – напрягся я.

– Тима, – простонала она, – мой мальчик! Его убили!

Перед домом, где жила Маркина, не было ни машин с маячками, ни труповозки, ни минивэна с надписью «Экспертиза».

– Похоже, полицию не вызывали, – заметил Борис, паркуясь.

– Или она уже уехала, – возразил я, выходя из автомобиля.

На звонок домофона дверь открылась сразу, нам не задали никаких вопросов. Зинаида Тимофеевна стояла в холле, держась за стену.

– Что случилось? – как можно спокойнее осведомился я.

– Тима, – залязгала зубами Маркина, – он… не могу говорить, не могу.

– Может, врача вызвать? – предложил я.

Хозяйка сжала виски ладонями.

– Нет, нет! Все нормально. Надо выпить лекарство. Оно в столовой. Пойдемте.

Мы очутились в большой красивой комнате, которая порадовала мой взгляд отсутствием вычурной мебели с позолотой и картин псевдо-Рубенса на стенах. Хозяйка рухнула на диван, я устроился неподалеку в кресле и повторил свой вопрос:

– Что случилось?

Маркина зашептала:

– Сегодня днем Тима позвонил мне: «Мама, я немного задержусь, еду к следователю Рыбоуткину. Он назначил встречу в кафе. У него есть какие-то новости о смерти Светы. Узнаю, в чем дело, вернусь и расскажу тебе».

Услышав слова о свидании в кафе, мы с Борисом обменялись взглядами, но ничего не сказали. Зинаида же продолжала:

– Я подумала, что нашли тело бедняжки, хотят сообщить об этом мужу. Ужасно, конечно, но лучше похоронить девочку, чем многие годы гадать: что же с ней произошло. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Вернулся сын весь бледный, сказал:

– Мама, творится что-то непонятное. Рыбоуткин намекнул мне, что за определенную сумму не станет возбуждать дела об убийстве Светы.

Я аж подпрыгнула.

– У полиции есть сведения о том, что Светочку лишили жизни?

Он ответил:

– Да.

Выглядел сын странно, словно заторможенный, говорил медленно, можно подумать, что он глотнул большую порцию спиртного. Но Тима не гасит стресс алкоголем. Понятное дело, я тут же затормошила сына:

– Кто виновен в смерти Светы? Они знают фамилию?

Сын кивнул:

– Это я.

Зинаида Тимофеевна обхватила себя руками и затряслась в ознобе.

– Мне показалось, что я ослышалась, я переспросила: «Кто?» Мальчик медленно заговорил:

– В полицию обратилась Алла Ватутина, она заявила, что является моей любовницей. Сообщила, что я обещал развестись с женой, связать свою жизнь с ней. Но Светлана впала в истерику, объявила, что она ждет ребенка, и категорически отказалась оформлять развод. По закону муж не имеет права в одностороннем порядке поднимать вопрос о разводе во время беременности супруги. Алла приуныла, но якобы сказала мне: «Ничего, подождем. Через девять месяцев ребенок на свет появится». Я же, по ее словам, взбесился, заорал: «Не разрешу наше счастье растоптать. Решу проблему». И вскоре Света утонула. Следователь нашел мой авиабилет в город, куда прилетела отдыхать Света. Он сказал, что я явился туда следующим рейсом после жены, остановился в гостинице рядом, есть показания портье, который меня там регистрировал. Домой я отправился на следующее утро. Багажа при себе не имел. Рыбоуткин стал меня загонять в угол:

– Вы забронировали номер для семейной пары, а потом отправили жену одну. Почему? С какой целью вы полетели потом вслед за супругой?

Пришлось рассказать про то, как меня кинул Барыкин. Следователь позвонил кому-то, велел:

– Ну-ка, найди мне Сергея Анатольевича Барыкина, срочно. Мобильный его, живо.

Ответ он получил почти мгновенно, набрал номер, поставил трубку на громкую связь и заговорил:

– Сергей Анатольевич Барыкин? Беспокоит следователь Рыбоуткин из Москвы. Вопрос к вам. Говорят, вы хотели продать флейту?

– Что? – донеслось из трубки.

– Флейту, – повторил полицейский.

Далее диалог потек так:

– Музыкальный инструмент? – уточнил Барыкин.

– Да.

– Нет его у меня.

– Уверены?

– Конечно.

– Вы не связывались с Тимофеем Матвеевым?

– Впервые это имя слышу.

– Не предлагали ему флейту?