Дарья Калинина - Кошмар на улице дачной [litres]

Внезапно раздался голос, показавшийся Шуре самым гадким из всех когда-либо слышимых ею голосов.

– Сейчас, сейчас, мои сладенькие, – произнес он, пришептывая и влажно причмокивая. – Я уже иду к вам, мои родненькие.

Шура двигалась медленно, но все же успела заметить, как тень открыла еще одну дверь и скользнула в нее. В этот момент стоны сделались громче. И Шура даже различила несколько разных голосов. Два голоса принадлежали мужчинам, один был женский. Голос ребенка раздался последним, и он неожиданно помог Шуре сориентироваться.

– Мама, мама, я боюсь!

Голос принадлежал Павлику. И он обращался к своей матери, что совсем не понравилось тому мрачному, неприятно пахнущему типу, который шел перед Шурой. Тот сразу же подошел к мальчику и что-то ему тихо сказал. Шура не слышала, что он говорил, для нее было достаточно того, что, увлекшись разговором с Павликом, этот тип забыл плотно закрыть за собой дверь в помещение с пленниками. Это дало Шуре шанс проскользнуть внутрь через оставшуюся щель.

В этом помещении тоже было темно, но все же несколько светлее. Тут свет исходил от маленького фонарика, поставленного стоймя. Луч ударял в низкий потолок, оставляя на нем круглое размытое пятно. Света было недостаточно, чтобы полностью осветить все уголки этого большого и сильно захламленного помещения. И маленькой Шуре вновь удалось скользнуть туда, где ей показалось безопасно.

– Дядя, отпустите нас с мамой, – просил Павлик. – Зачем вы нас тут держите?

– Павлушка, разве я тебе не говорил? У нас с твоей мамочкой есть один разговор, который мы с ней начали много лет назад, да так и не сумели закончить. Она все время пыталась его избежать, но теперь у нее это уже не получится. Нет, нет, не получится. А она, наивная, думала, что сумеет уйти от моих вопросов. Знаешь, что они с твоей тетей сделали со мной? Сначала они с твоей тетей запихнули меня в тюрьму, потом в дурку. Видишь, Павлушка, как они не хотели говорить со мной? Но теперь твоей маме волей или неволей придется ответить на все мои вопросы. И пока она этого не сделает, вы отсюда не уйдете.

Павлик заплакал. А Шура начала понимать, что противный тип с тихим свистящим голосом приходится тете Рите родственником. Вот уж повезло, так повезло. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Мама Шуры так иногда говорила, приводя в пример кого-нибудь из их собственных родственников. Но по сравнению с этим типом все они были просто ангелами.

Даже тетя Эмма, обожающая исполнять романсы, хотя ей медведь на ухо наступил, причем весьма основательно там потоптался. Или дядя Петя, привыкший курить вонючие папиросы, дым от которых намертво въедался в мамины кружевные занавески и не желал потом оттуда извлекаться никакими силами. И даже бабушка Тома, раз в год приезжающая в гости и неизменно находящая в растущей Шуре все большее и большее количество недостатков, о которых не стеснялась высказываться вслух при всех, тоже была сущим ангелом.

А вот этот тип ангелом не был. Он был кем-то совсем иным.

Затаив дыхание, Шурочка слушала, о чем этот противный тип говорит. А говорил он много. И голос его был свистящим, тихим, но при этом очень злобным.

– Вы с сестрой испортили мне всю жизнь. Отравили ее своим присутствием. Родились! Двое! Зачем? Без вас было куда лучше! Как же я вас ненавидел! Каждый день! Каждую минуту! Мечтал от вас избавиться. Если бы ваша бабка не прикрывала бы вас денно и нощно, вас бы не стало в живых уже очень давно. Но эта мерзкая старуха сделала все, чтобы выжить меня из семьи, которую я считал родной. Всячески меня гнала и провоцировала. Это из-за нее я угодил в тюрьму в первый раз. Могла бы и прикрыть, но ей понадобилось правосудие, она поспешила меня сдать ментам. И понеслось! Но я отплатил старухе! Угнал грузовик и раздавил ее в лепешку. Специально трижды по ней всеми колесами проехался, чтобы только мокрое место от нее и осталось.

– А наши родители?

Это спросила тетя Рита.

– Ваши с Валькой родители тоже плохо ко мне относились. Сволочи они были сладкоголосые. Вслух меня ласковыми словечками называли, а сами только и думали, как бы от меня избавиться. Отец меня даже бил.

– Он и нас с Валей ремнем наказывал. Ты что, не помнишь?

Но этот тип слышал только самого себя.

– Мешал я им. А они мешали мне. Им я тоже сумел отомстить. Отравление газом! Ха-ха-ха! Ловко я все подстроил? Единственный, кто не поверил в самоубийство твоих родителей, была твоя бабка. Но я ей отомстил.

– Как и своим родным родителям, да, братик?

Это снова подала голос тетя Рита.

И злодей буквально взвился:

– Не сметь открывать рот! Тут говорю я! Только я! Один я! Все остальные молчат и слушают! А кто не слушается, того наказывают!

И Шура услышала звуки ударов и то, как закричала тетя Рита. Следом она услышала, как тяжело заворочался и застонал дядя Гена и как яростно замычал дядя Саша. Но все они были пленниками, и ничем не могли помочь бедной тете Рите. Экзекуция вскоре прекратилась.

И этот злой человек продолжил:

– Мои родители также понесли заслуженную кару. Все, кто плохо ко мне относился, все понесли ее. Своих отца с матерью я наказал за то, что они меня не любили! Не слушались! Не выполняли моих приказаний. Потом я узнал, что они и вовсе задумали предательство. Захотели сдать меня в специнтернат, якобы им так посоветовал врач. Чушь! Отговорки! Это было их собственное решение и желание. И они оба понесли за это наказание. Одного я не учел: смерть родителей сделала меня сиротой, и я все равно оказался в интернате, но ненадолго, оттуда меня очень быстро и забрали родители номер два. Твои, Риточка, родители. Твои и Валькины. Они хотя меня и не любили, но стойко противились всем наветам на меня и ни разу не заговорили о том, чтобы избавиться от меня, сдав обратно. За это они и прожили так долго. Но все равно они меня не любили и получили за это приговор с отсрочкой его исполнения. Как только я перестал в них двоих нуждаться, я привел ранее вынесенный приговор в исполнение.

– Ты убил папу и маму! А мы с Валей не хотели верить, когда бабушка твердила нам об этом.

– Я и старуху убил. Вспоминаю это с наслаждением. До сих пор в ушах хруст ее костей стоит. Слаще этой музыки я в жизни ничего не слышал. Впрочем, нет, ошибаюсь. Было кое-что еще. Стоны твоей сестрички Валюшки, когда я убивал ее. Да, я с ней тоже порезвился всласть. Тоже одно из самых драгоценных моих воспоминаний. И твой мальчик, Рита, за эти дни доставил мне немало счастливых минут. Он у тебя очень крепкий. Даже не знаю, в кого такой. Муженек твой был совсем хлипкий.

– Ты и его… убил?

– Я! Не знал, глупый я человек, что с мужем у тебя отношения никакие. Думал, что ты страдать будешь. Когда понял, что сплоховал, поздно уже было. Но с Валюшкой я не ошибся. И с мальчиком твоим тоже. Я уж думал, что замучил его до смерти, избавился от него, а он взял да и выжил. Но ничего, больше я такой ошибки не допущу. Вы оба приговорены, и из этого подвала вам больше не выйти.