Нина Соротокина - Русский вечер [СИ]

Все это неважно, она думает про какую-то ерунду. Главное, что это он пасся около «Зюйд-Веста». Что он там вынюхивал? А может быть, отслеживал всех, кто туда наведывается?

— Янка! Иди же наконец сюда. Слушай! Итак, я поехала к Веронике…

Слишком много случайного в этой истории. Так не бывает. Милая моя, говорил Яне внутренний голос, все бывает. Бывают фантастические совпадения, когда человек в один и тот же день три года подряд ломает конечности. Случайность, закономерность? А может все размечено в книгах бытия, а случайные на первый взгляд совпадения посылаются людям для того, чтобы глаза протерли, посмотрели окрест и задумались.

— Слушай, ма, начни сначала. Я что-то вырубилась…

Елизавета Петровна с охотой повторила рассказ и положила перед дочерью растрепанную записную книжку.

— Назовем его господин «Х». Ну что ты на меня так смотришь.? Эта записная книжка принадлежит господину, который передал Веронике в аэропорту белый конверт. Здесь телефонные номера со всей Европы, а может быть и Америки. Я в этом ничего не понимаю. Иностранные фамилии, латинский шрифт. Но есть и московские телефоны. И их не мало.

— Почему-то эти тайны пахнут гнилью, — проворчала Яна, разъединяя слипшиеся страницы.

— Большинство тайн на свете имеют именно такой запах, — согласилась Елена Петровна, она не рассказала дочери, что записная книжка побывала на помойке.

— И что это нам может дать?

— Понятия не имею! Но давай, наконец, грамотно сформулируем задачу. Что мы ищем?

— Я не ищу, — проворчала Яна. — Я бы хотела находиться среди тех, кто спрятался. Но выхода нет. Формулируй.

— Нам совершенно наплевать на их криминальные тайны. Но нам надо узнать, какое место во всей этой истории отводиться тебе.

— Случайное, — быстро сказала Яна.

— А мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь. Зачем тебе понадобились фотографии?

— Чтобы выкинуть весь этот мусор на помойку. Выкинуть и забыть о нем, пока эти фотографии у тебя на руках, ты не успокоишься, и будешь все глубже погружаться в трясину.

— Ты уверена, что тебе ничего не угрожает?

— Совершенно. Я пошла стелить постель.

Только когда дом затих, а мать спрятала очки и выключила настольную лампу, Яна позволила себе расслабиться и внимательно обследовать записную книжку. Хозяин ее не отличался аккуратностью. Глянцевые, шелковые на ощупь листки были исписаны небрежно, многие телефоны были зачеркнуты, чернила были и черные и зеленые, около иных фамилий стояли красные кружки. Похоже, здесь были номера со всего мира. Яна узнавала восьмизначные парижские — они начинались с единицы, это, пожалуй — Италия, да, конечно, Флоренция, судя по коду, а здесь прямо написано — Милан. Десять телефонов, раскиданные по разным страницам, значились под русскими фамилиями, две из этих фамилий были снабжены адресом. Один телефон ее особенно заинтересовал, потому что это тоже было турагентство с красивым названием «Марко Поло-3».

Мать так радовалась, что обнаружилась эта книжка. А какой от нее толк? Набираешь номер и вежливо лопочешь: «Простите, не подскажите ли мне, куда я попала. Мне нужен господин… неразборчиво написано, господин Краюхин.» Господин подходит к телефону… А дальше что? Бред! Яна взяла листок бумаги и аккуратно выписала все русские телефоны — на всякий случай. Не носить же с собой в сумке эту вонючую книжицу. Она вообще испытывала к чужим записным книжкам не то, чтобы брезгливое отношение, нет… Она их опасалась, как что-то через чур личное, куда неприлично совать нос.

Что-то еще она забыла сделать, что-то неотложное и важное, важное и неприятное… Как же, как же… За хлопотами она так и не удосужилась позвонить в больницу и справиться о самочувствии Рейтера. Сейчас звонить уже поздно. «А что мне выгоднее, — подумала Яна безучастно, — чтоб он концы отдал или живым остался?» И тут же одернула себя — угомонись, бесстыдница! Как легко, оказывается, очутившись в тисках страха, люди теряют нравственную ориентацию. Слова-то какие нелепые в голову лезут! Явно из материнского лексикона. Нравственная ориентация! Это надо такое придумать.

Просто у нее крыша поехала. Самого Рейтера Яна не боялась. Генка хоть и негодяй, но он сословно свой. С пистолетом в руках он бы выглядел просто смешно. Но Генка любопытен сверх меры… Что за детское определение — любопытен? Он бульдог, и хватка у него бульдожья. И если дела в «Фениксе» несколько увяли, он может начать охоту за спрятанными Ашотом деньгами. Но во второй раз Генка не будет на коленях стоять, а возьмется за дело серьезно. Вепрь толстокожий для приватного разговора наймет людей с уголовным прошлым. Эти лихие пацаны Ашота на тот свет отправили, а с ней тем более церемониться не будут. И Яна под горячим утюгом тоже не сможет церемониться, выболтает все, как миленькая…

А как же быть с тем «голосом за сценой», который велел молчать? Нет, так дело не пойдет. И вообще, какие утюги, какие уголовники? Пока Генка под капельницей лежит, вряд ли кто-нибудь призовет Яну к ответу. И жалеть Рейтера она не будет! Пень с ним, с Рейтером!

Ей сейчас о своих близких надо думать. Кто знает, не явись мать с Соколиной горы настолько возбужденной, Яна может быть сгоряча проболталась бы ей про свой поход в «Зюйд-Вест» и про встречу с хозяином алого «Мерса» с фотографии. Но если рассказывать все, то надо поведать и про истинную причину страха — то есть про Ашота. А тут надо отдавать себе отчет, если перед Елизаветой Петровной истина встанет во всем своем неприглядном виде, она может и в милицию отправиться. Эти шестидесятники-семидесятники такие наивные люди! Они еще верят, что старший лейтенант может разобраться в любом нагромождении неприятностей.

Еще больше, чем угроза связаться с милицией, Яну пугала активность матери. Рассказывая про записную книжку, она от нетерпения слова глотала. И при этом без конца повторяла: «нам надо придумать», «нам надо предпринять».

Нет, моя хорошая. На носу лето, в библиотеке вот-вот разразиться ремонт. Ты, матушка, забираешь Соньку и уедешь в Эстонию. Приглашение на побережье Яна получила еще в марте. Пару недель можно пожить на Соколиной, если Вероника так уж зовет, а потом на все лето в Балтию. Главное, как можно быстрее расшифровать диск. Если она поймет, что содержащаяся на нем информация не имеет к Ашоту и его тайне никакого отношения, то можно просто сломать диск и выбросить его в помойку.

А если имеет? Тогда что делать? Выход напрашивается тот же — сломать и в помойку. И ничего от этого не изменится. Нет, не все так просто. Вот перед ней лежит чужая записная книжка. Какой-то болван залил ее водой или соком. На первой странице осталось всего несколько цифр и ни одного имени. В самом верху осколок телефонного номера, его хвостик — 78. Но у Ашота именно этой цифрой кончался номер мобильника. И его никто не звал по фамилии. Яна была уверена, что многие ее даже не знали. Он был просто Ашот, поэтому место ему как раз на первой странице итальянской записной книжки.