Анастасия Краун - Экзопулус вздымает волны

В довесок ко всему в неизвестном направлении скрылся и сам Феликс, бросив в гостинице мобильник и лаконичную записку с просьбой «забыть его навечно и больше не искать».

Записка не на шутку встревожила всех, особенно Литтона, который своими вариантами возможного исхода событий напугал даже видавшего виды пана Вишцевского, в итоге предложившего тому на выбор либо молчать, либо исчезнуть с глаз долой. Хотя после долгих и нервных монологов на тему, куда же исчез Феликс, всплыло его далекой давности интервью со вскользь упомянутым детством в Липецкой области, на что Елисей не без гордости предположил, как будучи сам художником, «когда душа сжимается в оковах грусти и печали», он бы направился ближе к своему родному дому. У майора подобная версия вызвала презрительную усмешку, как и рассуждения Макса о своих способностях в сложных переговорах. Но привлекать к тайной операции своих сотрудников было чересчур рискованно, потому, за неимением лучшего, скрипя зубами, Панфил Панфилович согласился.

Найти Феликса удалось не сразу. Только по опросам бывших друзей и родственников, аккуратно перечисленных в любезно предоставленном майором списке и отчего-то переходивших с вежливого общения на едкие замечания и сухие ответы при упоминании скандального творца, с горем пополам удалось выяснить, что Феликс в детстве часто гостил у бабушки в деревне. Бабушки уже не было, и дом давно пустовал, но каким-то внутренним чутьем Макс ощущал, что они с Феней идут в правильном направлении.

Дом сложно было назвать даже старым, скорее ветхим пристанищем, что в одинаковой мере способно вдохновить как на возвышенно-романтичные строки у последователей деревенской прозы, так и на депрессивно-меланхолические заметки для артхаусного кинематографа. Покосившийся забор, плотно заросший сорняками и дикой травой, облупившаяся краска на наличниках, пыль и паутина на деревянных подпорках. И растерянный Феликс.

Дверь была открыта, и Макс осторожно заглянул внутрь. С первого взгляда Феликса было не узнать. За эти две недели он будто осунулся и потух, исчез яркий и провоцирующий образ, стильная прическа превратилась во всклокоченные перья, одежда покрылась серыми пятнами, а сверху на плечи был небрежно накинут поблекший от солнца с одной стороны хлопковый фартук в мелких синих цветочках. Феликс сидел в углу на полу, грустно смотрел на дряхлую разбитую печку и делал наброски на выцветшей от времени газете.

— Вы все-таки пришли… нашли меня даже здесь… — Феликс не поднимал голову. — Почти на краю света…

— На самом деле это было очень непросто… — Неимоверными усилиями Макс складывал более-менее вменяемые фразы, слова пробивались с трудом, будто запуганные трусоватые беглецы, что прокрадываются в дремучем лесу сквозь репейник и острые ветви. — Если тебя это успокоит…

— Меня уже ничто не успокоит. Не скрыться мне боле от мира, от его бессмысленности и лицемерия… Что в щепки разнес мою тихую келью… Найти бы… что-то настоящее… то, что было во мне когда-то… то, что эти злобные, подлые стервятники-падальщики выскребли из меня… и сожгли у меня на глазах… радостно разливая французские вина себе в глотки… Но нет… никто мне не позволит жить за пределами той прогнившей клети… Еще и хвалебные гимны бы петь им за это… Вот все были бы рады и счастливы. Но с меня хватит… Я никуда не пойду. Так и передайте им всем…

— Феликс, давай мы…

— Передайте, хватит с меня безропотного молчания… пусть все слышат и знают… все они… Галеристы, которые хотят подзаработать свой десяток сребреников на выставке и давно уже забыли об уважении к искусству и своих предпочтениях… готовые пригласить хоть свинью, если она макнет свой нос в краску и нарисует пару пятен… Репортеры, которые ищут острые моменты, чтобы выделиться и накопать смрадной грязи себе на премию… Или зрители, которые если не пойдут на мою выставку, найдут еще десять других, так как для них это просто еще один день для развлечения… от которого в лучшем случае останется пара фоток в Инстаграме с приписками #люблюискусство или #творческаяличность… Мне надоел этот бессмысленный маскарад… Поэтому я рисую белку…

— Кого?

— Да… увидел ее вчера… Она настоящая… живая… милый искренний дар всеобъемлющей природы… В ней нет никакого дна… никакого двойного смысла… Все почему-то упорно отрицают, что искусство стало массовым развлекательным бизнесом… камнем, что летит с горы и каждую секунду только набирает скорость… затягивая всех за собой… Тогда пусть посмотрят на белку и восхитятся этим так же, как восхищаются моим голым Аполлоном в лейблах… тогда я, может, и поверю… Чем вот она хуже Аполлона?

Макс задумчиво подсел рядом и вгляделся в карандашный набросок на пожелтевшей бумаге.

— Если честно, такой вопрос мне в голову раньше не приходил… Но в целом я на стороне белок… больше, чем Аполлонов… Хотя, как по мне, ты можешь что угодно нарисовать, и получится крутая вещь…

— Конечно же… Не нужно мне льстить, пусть ранее я был наивным глупцом, только теперь я прозрел… Все хотят изощренного восприятия, лозунгов и манифестов, споров и принципов, тратят свое время на чушь… а времени ценить простую красоту найти не могут… неактуальная идея… не впишется в новые тренды… и топят своей неблагодарностью прекрасные одинокие корабли, несущие эту красоту… оставляя на их месте прогнившие бревна, ржавые железки и разбитые стекла, дрейфующие по мутной воде…

— Если затопить корабль, то он утонет целиком… — подсказал Феня, — может мачта некоторое время поплавать… если это деревянный корабль… а мачты может не быть… и корабль может быть металлическим… но все равно он утонет целиком… намокнет в воде, и на нем возят груз… а грузы тянут вниз… и нарушают остойчивость [67] Остойчивость — способность судна или иного плавучего объекта при отклонении от положения равновесия (например, при крене) возвращаться к равновесному состоянию. Является одной из самых важных характеристик при строительстве судна. , когда их много… а вот стекло и железо утонут сразу… и дрейфовать ничего не будет…

— Может, это даже и лучше, — Феликс нежно погладил рисунок кончиком пальца и сдул графитные пылинки от карандаша. — Лучше пусть ничего не остается… чем разбитые осколки…

Макс громко выдохнул и попытался собраться с мыслями.

— Многие по-настоящему любят тебя и твои работы… тем более, что Литтон вроде бы говорил…

— А, ну да, еще Литтон… — Феликс опустил газету на пол и откинулся назад, — один из немногих… который относится ко мне… с душой… а я делаю из его жизни… вместо уютного прудика в окаймлении прекрасных цветов… болото… смрадную отвратную трясину… Потому что я, наверное, сам никому не способен дать чего-то светлого… ко мне не ниспустился ангел и не дарил свой поцелуй… пора признать, что я всем приношу больше проблем, чем пользы… Если бы не я, он, может быть, ушел бы из арт-агентов и был бы счастлив…