Анастасия Краун - Экзопулус вздымает волны

— Найти мне того, кто страдал бы от этого…

— Хочешь видеть в человеке только успешный или неуспешный бренд, пожалуйста! Но знаешь, что? Я сочувствую. Потому что ты даже не позволяешь себе думать иначе… И не позволяешь себе закрыть эту страницу, подпитывая себя желанием мести. Только месть — это арена для слабых.

— Месть — это арена решительных.

— Уверен, что каждый предатель говорил себе то же самое.

— Не может быть предателем тот, кто никогда не был другом. Ты мыслишь банальностями. И совершенно не понимаешь, о чем говоришь. Я больше не хочу иметь ничего общего с этой галереей. Сегодня у меня последний день работы. И я не уверена, что хочу или смогу закрыть эту страницу. Мне пора.

На этой фразе Лика быстро поднялась, резко бросив стаканчик на коробку, и вышла из комнаты.

— Мне ее жалко, — сообщил Феня, — она хорошая… просто не получается правильно…

— Возможно… Но из-за этого… — Макс тяжело вздохнул, — проблем у нас станет еще больше…

— Мать твою… угораздило же… вляпаться так к чертям собачьим… у тебя пенсия на носу… нет бы уйти спокойно… старый дурак… кусок себе загрести решил, да в горло не лезет… теперь давись им… веселись по уши в дерьме… разгребай как хочешь…

Майор с раздражением бросил ненавистную папку на стол и громко матернулся. Не помогало. Дешевую бумажную папку советского образца с небрежными пометками и нацарапанным номером дела на обложке хотелось разодрать на мелкие клочки, спалить и выбросить обгоревшие листы прямо из окна на головы всех тех, кто приложил руку к ее появлению. Тлеющий мусор аккурат на макушки… Панфил Панфилович с силой потер лоб, пылающий и тянущий изнутри, будто в него попала неведомая заморская инфекция, готовая сжечь дотла.

Что делать, майор не знал. За эти несколько дней он проклял все, что можно было, и пожалел обо всем, что смог вспомнить. Вспомнить было особо нечего — служба, в которой он отличался дотошностью и исполнительностью, заоблачных званий так и не принесла. Да и личное дело можно сократить до нескольких предложений — майор МВД, вдовец, имеет двух дочерей двадцати шести и девятнадцати лет, проживает один с большой и лохматой собакой по кличке «Снайпер» в районе станции метро Печатники. Дети живут отдельно, старшая дочь замужем, младшая учится в Петербурге вместе со своим парнем, ограничиваясь все более редкими звонками по телефону. Особого состояния скопить так и не получилось — то ли излишне осторожничал, то ли слишком буквально понимал приказы и правила…

Чего нельзя было сказать о его начальнике-полковнике, имевшем какой-то поразительный природный дар переводить все в свою пользу и налаживать выгодные связи. Полковника недолюбливал весь отдел, с потаенной завистью лицезрея, как тот позволял себе бахвалиться как бесчисленными медалями с благодарностями за успешную службу, так и барскими гуляниями на своем юбилее — с народным оркестром, медведем и грудастыми танцовщицами, залихватски отплясывающими «Калинку-малинку» в прозрачных бюстгальтерах. Провалиться бы ему пропадом, да и только…

— Вот же бред какой-то…

— Панфил Панфилович, у вас все в порядке? — В дверях кабинета стоял раскрасневшийся сержант Потапов, почесывающий внушительный живот.

— Ты еще что тут делаешь?

— Ну я… — Василий Петрович замялся. — Вы просто вслух разговариваете… сами с собой… я просто подумал…

— Не твоего ума дело, с кем я разговариваю… — Майор Грозов выпрямился в кресле и раздраженно впился взглядом в шарообразный силуэт, стоящий в дверях. — Думать он еще будет. До уровня «думать» не дорос еще. Тебя стучать учили? Или пора охранником в ларьке подрабатывать?

— Товарищ… товарищ майор… так я стучал… два раза…

— Ты мне тут не лебези, как бабка престарелая, бесит… Дебилы со склада подошли?

Сержант Потапов растерянно огляделся вокруг, как провинившийся школьник, и неуверенно произнес:

— В смысле… Аполло и Клюшкин?

— В смысле.

— Ну да, они уже ждут минут тридцать…

— Тогда что ты тут стоишь? — Майор снова обтер лоб. — Обоих срочно ко мне…

— Есть, товарищ майор… — Сержант переминался с ноги на ногу.

— Ты еще здесь?

— Вы что-то не в духе сегодня, Панфил Панфилович…

— Пошел отсюда…

— Все-все, понял… не дурак…

Фигура юркнула за дверь. Майор медленно выдохнул воздух, но внутри все продолжало клокотать. На самом деле он до сих пор не до конца понимал, на каком этапе он перестал контролировать ситуацию и допустил подобный провал. Потому что иначе как провалом все то, что происходило, назвать было нельзя.

Скандал чуть ли не вселенского масштаба: психованный малеватель настрогал заявление, директор Вишцевский припомнил старую дружбу с намеком замять дело по-быстрому, мелкая шелуха пыталась по левым каналам перепродать левые копии, которых уже набралось семь штук по Подмосковью и одна в Рязани. Но хуже всего звонок от полковника, который в противовес Эрнесту Львовичу лично потребовал отнестись к делу с повышенной серьезностью, отложив все другие, и в минимально короткие сроки найти провинившихся, видимо, уже продумывая свою пафосную речь перед прессой о высокой раскрываемости и выведении злостных преступников на чистую воду. А если вскроется, кто именно является организатором и имеет к этому прямое отношение, то рапортом об увольнении и личными объяснениями перед начальством не отделаться… И полковник свою речь все равно представит, только слова чуток перепишет. Таких майоров у него полное ведро и еще останется…

— Здравствуйте, Панфил Панфилович! Давно не виделись. Как вы тут? Уже почти забыл, как ваше отделение выглядит… как в дом родной вернулся… — Последнюю ночь Макс потратил на тщательное обдумывание стратегии общения с учетом новых обстоятельств, но, зайдя в комнату, чуть не забыл все свои идеи, увидев растерянного и потухшего майора. Подобная версия по праву могла занять место самой маловероятной теории из всех, пришедших ему в голову. Хотя в чем-то это обнадеживало.

— Что, радостно тебе? — Взглядом майору хотелось испепелить их обоих, но сил не хватало даже на ругательства.

— А вам нет? Понимаю. Обстановка, так сказать, не особо располагает. Уюта не хватает. Пока мы вас ждали, пообщались с сержантом. Кажется, он с нами согласен, хотя тщательно скрывает.

— Я тебе устрою обстановку поприятней! Только она тебе вряд ли понравится.

— И вам, Панфил Панфилович, тоже не понравится, я думаю. Ну ничего, будем обмениваться впечатлениями, кашей гречневой делиться, мусор по двору сгребать, песни выучим о жизни на воле… кстати, среди них есть весьма занятные композиции… Так и время быстрее пройдет.