Тамара Лисицкая - Двенадцать

— Не могу. Зачем?

— А что — лучше вот так тухнуть здесь? Пусть они тут все друг друга поубивают. Вернёмся, когда восстановится.

— Что восстановится?

— Кислотно-щелочной баланс! Ты что, дура? Я же тебе сбежать предлагаю!

На секунду мне стало приятно от этой мысли. Сбежать с Максом.

— Нет… Я не могу…

Макс выпрямился, посмотрел на меня с холодным интересом.

— Ну, смотри, я тебе предлагал. Не хочешь испортить Лёве свадебные ощущения? Или соскучилась по очередному жмурику?

— Не спрашивай, Макс. Анализы обещали сделать… У меня просто нет сил… Я ходить не могу.

— Дальше будет больше.

Он встал, подошёл к окну.

— Кстати, герой России капитан Ковальчук в этой же больнице. Жив-здоров, тобой интересуется. Хочет пригласить тебя на допрос.

— Какой допрос? Они же видели, что мы рядом стояли, когда всё произошло!

— Рядом-то рядом… Кто-то предварительно у этой художницы газовую плиту включил. А её саму накачал… героином. Кто? Вот какой вопрос волнует сейчас капитана Ковальчука. Где ты была с утра пораньше в тот славный день?

— Дома… Потом в такси ехала…

— Кто может подтвердить?

— Лёва… Хотя нет… Он ушёл рано… Таксист… Я помню его…

— Ну, давай, ищи…

Он ещё посмотрел в окно.

— Ну ладно. Если ты не хочешь бежать отсюда — поеду на работу… Поддержу твоего суженого. Он всю ночь работал. И ведь ни за что не отдохнёт! Работа, говорит, превыше всего. Будет весь день ходить злой, невыспанный… Зато работа превыше… И все будут шарахаться, план не выполнят, настроение на нуле… Я бы на его месте просто спал бы сутками и дал бы людям спокойно делать своё дело. Они и без руководителя справятся. Ничего, что я так про твоего любимого человека?

— Доброе утро! — крикнули за дверью. В палату влетел Дмитрий Анатольевич.

— Я вижу, у вас уже с утра посетители? Ни минуты покоя!

— Да, привёз ей аванс, пусть лежит, деньги считает, радуется, — Макс посмотрел на часы. — Однако пора, скоро поезд. Берегите её, Дмитрий Анатольевич, не балуйте. Не давайте ей много компота.

— Конечно, конечно, — главврач напряжённо рассматривал Макса. — Мы не знакомы?

— Так, шапочно. Было дело. Вы вряд ли меня помните. Но я вас помню хорошо. Я много думал о вас в последнее время.

Дмитрий Анатольевич с лёгким удивлением посмотрел на меня. Я пожала плечами. Мало ли что болтает этот клоун.

— Ну что же, не буду мешать, — главврач взял мою руку, аккуратно пощупал запястье. — Уже лучше… Пойду, много дел. Сегодня ко мне делегация японцев приезжает. Покажу им больницу…

— Лучше «Золотое кольцо», — вставил Макс. Я не выдержала и улыбнулась.

Главврач вежливо поулыбался, внимательно посмотрел на Макса и вышел.

Макс дождался, пока он выйдет, затем плюхнулся на кровать рядом, схватил журнал с тумбочки, полистал и ткнул меня носом в открытую страницу.

— Читай!

Передо мной была ненавистная таблица «Лучшие люди уходящего века».

— Следи за пальцем, горе моё! — Макс ногтём заскрипел по глянцевой странице вниз. «Лучшие музыканты», «Лучшие повара», «Лучшие машинисты», «Лучшие доктора»… Риммо Дмитрий Анатольевич…

— И что?

— А то, что твоё невзятое интервью только что забегало к тебе. Петровичу нужны материалы о лучших? Бери этого лучшего, пока его не споили японцы, усаживай рядом и бери интервью… И сама развеешься, и Лёве удовольствие доставишь… Позвать его?

— Не надо. А вдруг он тоже? Того…

— Помрёт? Он же доктор! Доктора не помирают. Они живут по триста лет.

Я пыталась собраться с мыслями. Почему бы и не выполнить журналистский долг. Но ведь страшно. Да и Лёва уже всё переделал наверняка, перелопатил. Теперь обратно всё возвращать на свои места?

Макс ушёл. Знаете, его предложение терапевтически себя оправдало. Теперь я уже не захлёбывалась мыслями о безумии и воспоминаниями об ужасах смерти. Теперь я мучилась сомнениями — брать интервью или нет. О чём спрашивать. Звать его в палату или самой приходить… Эти метания всё же поприятнее ночной шизофрении.

Мне даже стало легче. Я встала, побродила по палате. Поторчала в окне. Пришли медсёстры, сделали мне укол, дали таблетки… Потом принесли обед… Пришёл психолог, долго разговаривал со мной приятным голосом. Спрашивал о детстве. Ничего не объяснил, но сам факт его присутствия уже помог.

Потом пришла Лёвина мама! Когда она зашла — седая и ухоженная, я сразу же узнала её. У меня хорошая зрительная память на сфотографированные лица.

Я встала.

— Лежите, лежите, — она по-Лёвиному махнула рукой. — Вам нельзя вставать.

— Я уже нормально себя чувствую.

— Вас зовут Наташа? Меня — Юлия Марковна. Я — мама Льва Петровича… Он ведь собрался жениться на вас?

— Да, — я внутренне напряглась.

Если она сейчас начнёт выражать свой скепсис на эту тему, я не выдержу и брошу в неё подушкой.

— Что же, — она внимательно посмотрела на меня. — Я рада. Ему давно пора жениться. Вы мне нравитесь. Я хотела бы, чтобы у вас была дружная семья. Как у нас с Петром Львовичем.

Подушка выпала из рук и с лёгким писком свалилась на пол. Мы обе бросились её поднимать.

— Вас хорошо кормят? Я могу позаботиться о вас.

— Нет, спасибо, всё в порядке.

— Знаете, у нас не было времени поболтать. Мне хотелось бы узнать вас получше.

— Конечно, я понимаю.

— Приходите после того, как выпишетесь, на чай с пирогом.

— Спасибо, обязательно приду…

Даже сейчас, в момент сильнейшего мозгового ступора, я думала о своих трупах. Происходящее со мной безобразие и пирог с чаем. Какие разные предложения бывают у жизни.

— Я вот собрала вам кое-что. — Она достала из сумочки аккуратно свёрнутые пакетики. — Поправляйтесь. Я пойду.

Но она не встала, посидела ещё.

— Знаете, Наташа, Лёву нужно выручать. С ним творится что-то неладное. Он замкнулся в себе, стал чёрствым, неразговорчивым, плохо выглядит, много работает… Если вы имеете возможность — попробуйте его как-нибудь успокоить, приласкать, расспросить. Со мной разговаривать он не желает. Отмахивается, говорит, что всё в порядке, что у меня инстинкт наседки… А я вижу перед собой не седого задёрганного мужчину, а маленького худого и ушастого мальчика, умненького, порядочного, талантливого… Я не могу его обнять, как тогда, он не позволяет. Обнимите вы…

— Конечно…

Она встала, улыбнулась, поправила волосы.

— И я всё ещё хочу внуков.

После неё в палате долго стоял запах ландышей.

Явление гранд-мамы развернуло меня перпендикуляром к предыдущим ощущениям. Грусть и тоска никуда не делись, они растворились в растерянности и возбуждении. Новый коктейль ощущений заполнил меня доверху. Потребовалось несколько часов ворочания в постели и рассматривания улицы в окно, прежде чем я поняла: прежней Наташи не будет. Будет новая, с новыми ощущениями, новыми страхами, новыми радостями. Другой уровень игры. Взрослые люди имеют ко мне претензии, предложения и не желают оставить меня в покое. О’кей, я включаюсь в ваши игры. Здесь убивают? Будем уворачиваться. Здесь сходят с ума? Будем приспосабливаться. В процессе падения-полёта страшно всё, но назад — никак. Зачем-то это произошло со мной, и всё, что я сейчас могу, — пережить удар, выжить и только потом попытаться что-то понять.