Тамара Лисицкая - Двенадцать

Но откуда статья? И подпись — Лора Ленская? Я пробежала глазами текст. Странно, мой стиль, мои слова. Но я не писала это. Или, может быть, просто не помню?

Опять приступ тошноты. Господи, да что же со мной происходит?

Через полчаса зашёл врач. Очень энергичный мужчина южных кровей. Рукава подвёрнуты, видны крепкие предплечья с тёмными волосами. Арабский скакун, сказали бы парикмахерши.

— Ну, с пробуждением! — закричал он, входя. — Как себя чувствуем?

На середине пути остановился, хлопнул себя ладонью по лбу и засмеялся белыми зубами.

Выбежал и вернулся минут через пять с букетом цветов и цветастым бумажным пакетом.

— Это вам Лев Петрович передал.

— Лёва?

— Мы с ним давно дружим… Много лет. Хоть я и постарше буду, в некоторых вопросах поопытнее. Это ведь сейчас я — главврач, а он — главредактор. Было время, когда мы вместе по девкам бегали и за стакан портвейна расплатиться не могли! Позвонил мне вчера. Посмотри, говорит, мою дорогую девочку. Еле вас нашёл. Знаете, сколько к нам мусора всякого привозят? На весь город мы одни всё подряд собираем. Нашёл вас в травме. Тогда же перевёл в отдельную… Ну, нравится?

Я кивнула, хотя мне уже много тысяч лет ничего не нравилось. И формулировка его насчёт мусора. Как бы вы меня назвали, милостивый государь, если бы я не была «дорогой девочкой Лёвы»?

— Что со мной происходит, доктор?

— Дима… Дмитрий Анатольевич… Нет, Дима лучше. А вы — Наташа, да? Лёва всё рассказал о вас. Что же, рад. Ему давно уже пора было жениться. Побегу. Много дел.

— Что со мной, Дмитрий Анатольевич?

Врач уже на ходу обернулся.

— Есть сотрясение… Давленьице скачет… С нервами не очень… Сердечко пошаливает. Так в целом неплохо. Мы и переводить в Центральную не стали. Там, конечно, условия, но и у нас для нужных людей постараются. Вы ещё выписываться не захотите, милая! Пару дней полежите, сделаем анализы, посмотрим. Подлечим, подлатаем, замуж пойдёте, как девочка!

Порадовался за себя и вышел.

Вечером явился Лёва.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально… — Только сейчас я вспомнила, что даже не заглянула в его пакет.

— Главврач — мой знакомый. Только скажи…

— Да всё нормально.

Лёва помолчал, спокойно рассматривая интерьер.

— Решил отказаться от интервью.

— И от меня?

— Я же сказал — от интервью. Выпишешься — отправлю тебя к маме. Будешь под её присмотром готовиться к свадьбе.

Мне было всё равно, куда отправляться. Мысль о свадьбе, правда, рассмешила так, что я чуть не погибла от удушья, икая и кашляя, пыталась остановиться, но как только в поле зрения попадался удивлённый Лёва со счастливой улыбкой свидетеля чудесного выздоровления, как снова… Свадьба! Свадьба! Ха-ха! Одна свадьба и четверо похорон! Лёва пытался поддержать моё приятное настроение, рассказал смешную, на его взгляд, историю о Рушнике. Его оглушило взрывом. Пришёл в себя он в нескольких кварталах от взорванного дома. Стоял посреди проспекта, улыбался девушкам, машины сигналили ему, объезжали, шофёры ругались. Пока не побили — не опомнился.

Однако аккумуляторы веселья быстро сели. Я ещё пару раз хохотнула. Всё. Не смешно. Тоскливо до одури. В окне серо. Лёва снова замолчал. Сидел в позе героя на табурете, который неизвестно когда принесла санитарка-эльф. Ох, какой же у тебя мужественный профиль, Лёва! Зачем тебе такой профиль, пропадает ведь без толку?

Потом встал.

— Пора. Сегодня сдаём номер. Без интервью. Не волнуйся, заменим чем-нибудь другим. Ничего страшного…

— Лёва, — мне вдруг страшно захотелось сказать ему гадость, — Лёва… Мне плевать на интервью… Я не волнуюсь из-за него…

— Вот как? — он опустил глаза. — Что же тебя волнует?

— Как ты думаешь, Лёва?

Боже, какой он непроходимый дурак! Взрослый мужчина — и такой дурак! Материалы… Интервью… Моя жизнь перекорёжена, я утонула в чужой крови, я боюсь закрыть глаза — мне видятся кошмары, о которых он не подозревает! Мой мозг и организм отравлены насмерть какой-то заразой, я гибну!

— Тебя волнует… Впрочем, догадываюсь… (изящным жестом поправляет прическу) Что же… Я не хочу, чтобы ты страдала…

Он снова присел на табурет, взял мою холодную руку в свою тёплую и сказал, глядя мне в глаза:

— Всё будет хорошо… Если я выживу…

Улыбнулся, как библейский мученик. И вдруг я с ужасом заметила, что у него чёрные дёсны! Просто чёрные дёсны над белыми зубами, которых у него так много…

Лёва уже набирал телефон Дмитрия Анатольевича. Вышел, громко беспокоясь в трубку о моём здоровье.

Тут же явился Макс — с синяками под глазами. И с пакетом. Конечно, как же в больницу — и без пакета? Не в традициях наших народов.

— Извини, мать, нецензурно выгляжу, была бурная ночь… Каков приговор врачей?

— Сотрясение мозга… Что-то ещё… Ты меня сюда привёз?

— «Скорая» привезла. Я только вызвал. А что мне оставалось делать — лежишь себе бездыханная, на прикосновения не реагируешь… Я уж и искусственное дыхание рот в рот делал, и массаж вот здесь (он нежно погладил себя по груди). Не реагируешь и всё…

— Откуда в «Вечерке» материал?

— А тебе понравилось?

— Я спрашиваю, откуда материал?

— Кто-то из нас написал.

— Я не писала.

— Значит, я.

— Ты?!!

— О-о-о! Он пощупал мой лоб. — Действительно, с головой нехорошо. Читай по губам: «Я — НА-ПИ-САЛ ЗА ТЕ-БЯ Э-ТОТ МА-ТЕ-РИ-АЛ!» Потому что ты была в больнице и не могла этого сделать. А мне не хотелось нарушать прекрасную традицию. Я втянулся.

— Но как ты мог подписаться моим именем?

— Во-первых, это не твоё имя… Во-вторых… Ты хочешь сказать, что я плохо написал?

— Написал хорошо.

— Ну, так лежи и молчи! Наш с тобой гонорар, кстати, растёт. И если тебе, содержанке, это неинтересно, то у меня совсем другая точка зрения. У меня двадцать восемь любимых девушек, и всех их нужно кормить.

Я отвернулась к стене. Неожиданно захотелось спать.

— Ладно, поеду… — Макс встал и аккуратно поправил место, на котором сидел. — Надо ещё твоего супруга на работу везти.

— На ночь глядя? Зачем?

— Сидит, бедолага, перечитывает макет. Латает прорехи номера. Ты же так и не сдала ему это сраное интервью… Повезу пораньше, может, кемарнёт часок. Совсем плохо выглядит…

Бедный Лёва. Боже, ну почему не может быть так, чтобы я никого не жалела? Почему никто не может пожалеть меня саму и так, как мне хочется?

— Скажи Лёве, что… я с ним.

Макс салютнул по-пионерски и пошёл к выходу.

— Макс!

Обернулся.

— Не кури больше «траву»!

Он внимательно посмотрел на меня и ушёл.

Я упала на подушки. Всё это — какой-то бред. Я сейчас окончательно засну и проснусь… Где? В общаге? В объятьях Лёвы?

В пакете Макса — газетёнка с кроссвордами, светскими хрониками гинекологического уровня и с голыми девушками (выбросила сразу, терпеть не могу), сигареты, зажигалка, чипсы… бутылка кефира! Ах, ты мой хороший! Кефира мне принёс, молодец какой! В Лёвином пакетике — сок, гематоген, пудреница, расчёска, зубная щётка с пастой, салфетки, смена белья, номер «Женского журнала» и письмо.