Кирил Бонфильоли - Не тычьте в меня этой штукой [litres]

Мой рейс объявило кряканье Утенка Доналда [108] Утенок Доналд Фонтлерой Дак – вечно недовольный раздражительный утенок в матросском костюмчике, один из наиболее популярных мультипликационных персонажей, созданных на студии Уолта Дизни (с 1934 г.). из громкоговорителя; я поднялся и повлек стопы навстречу статистическому маловероятию гибели в авиационной катастрофе. Лично меня такая кончина страшит мало – какой цивилизованный человек не предпочтет смерть Икара месиву, которое останется от него на Автостраде после наезда «фордом-плебсом».

Когда нам снова позволили расстегнуть ремни, славный американец, сидевший рядом, предложил мне громадную и прекрасную сигару. Он был так застенчив и так мило звал меня «сэром», что я не устоял. (Сигара действительно оказалась прелестна – из «ателье» Хенри Апманна [109] Хенри Апманн – европейский банкир, в 1844 г. начавший производство сигар в Гаване. Его фирма обанкротилась в 1922 г., после чего сигары этой марки производятся в Доминиканской республике. .) Конфиденциально и внушительно американец сообщил мне, что кончина в авиакатастрофе статистически маловероятна.

– Что ж, недурственная новость, – хихикнул я.

– Статистически, – толковал он далее, – вы в гораздо большей опасности, проезжая одиннадцать миль по трассе на трехлетней давности машине, если верить лучшим актуариям.

– Так-таки, – отозвался я; а это выражение я употребляю, лишь когда славные американцы толкуют мне о статистике.

– Ставьте смело, – с теплотой в голосе сказал он. – Вот лично я каждый год пролетаю много, много тысяч миль.

– Что ж, вот оно как, – ответил я вежливо. – Или, вернее, вот вы как – своим примером доказываете, что цифры точны. Не так ли?

– Имен-но, – врастяжечку ответил он.

Мы погрузились в дружественное молчание, удовлетворенные правотой своего мышления, а сигары, подобно материнской груди, утишали наши страхи, пока наша смурая коняга из железа ускоренно влекла нас через пролив Св. Георга на искро-звонкой своей обнове [110] Отсылка к последней строке сонета «Феликс Рэндэл» (конец 1870-х гг.) английского поэта и иезуита Джерарда Мэнли Хопкинза (1844–1889), пер. Т. Стамовой. . Через несколько времени американец склонился ко мне.

– Но перед самым взлетом, – пробормотал он, – не сжимается ли у вас очко – самую чуточку?

Я вдумчиво поразмыслил.

– Вообще-то скорее при посадке, – наконец ответил я, – а это, если поразмыслить, неправильно.

Несколько минут он это обмозговывал.

– Как в лифте, что ли?

– Именно.

Американец удовлетворенно гмыкнул, уверившись в собственной правоте: у всех мужчин на самом донышке есть сфинктер, если позволено мне будет изобрести поговорку.

Покончив с церемониями, мы оба извлекли свою работу – как две старушки с лоскутными одеялами на посиделках. Моя имела форму безотрадного немецкого томика о Сеттеченто [111] Сеттеченто (ит.) – XVIII век как период в литературе и искусстве. в Неаполе (а чтобы эта эпоха наводила тоску, потребен истинно немецкий «кунсткеннер» [112] Знаток искусства (искаж. нем.). ), сосед же мой расстегнул молнию на папке, набитой компьютерными распечатками, до бесконечности непостижимыми. Я какое-то время поборолся с варкавой прозой [113] Аллюзия на стихотворение Льюиса Кэрролла «Jabber wocky» (пер. Д. Орловской). доктора Пепплдырца – лишь немецкие поэты ясно изъясняются прозой, – после чего закрыл глаза и горько задумался, на кого из моих врагов работает славный американец.

В своем, иначе безупречном, спектакле он сделал одну ошибку – не представился мне. Вам когда-нибудь удавалось перемолвиться хотя бы тремя словами с американцем без того, чтобы визави не назвал свое имя?

А со среды я, похоже, обзавелся огромным количеством врагом. Самой вероятной и наимерзейшей возможностью, вызывающей наибольший жим очка, оставалась компания полковника Блюхера – какую бы он ни водил. Мартленд со своей островной ограниченностью – кошмарный ублюдок, но ему никогда не удастся стряхнуть благословенное британское здравомыслие. Иное дело – неумолимые и невероятно богатые агентства Правительства Соединенных Штатов. Слишком серьезные, слишком преданные; они верят, что все это – взаправду.

В моем желудке заплескались соки кислотного гидролиза, спущенные с цепи «ангстом» [114] Страх, беспокойство, тоска, тревога (искаж. нем.). , и тонкая кишка тяжко заурчала. Я с упоением приветствовал стюардессу и ее подносик мертвецкого мусора; его содержимое я заглотнул, как будто меня век не кормили, хотя мой славный американец от своего лишь отмахнулся – весь такой матерый, повидавший свет и статистически маловероятный.

Язву мою ничуть не усмирили пластиковый копченый лосось, резиновая отбивная в стекловидном заливном, куриная какашка, обернутая полиэфирным беконом и полуоттаявшая клубничина в плюхе пены для бритья; и тем не менее я нашел в себе силы рассмотреть иную возможность, а именно: что я ошибаюсь и мой сосед по сути – всего лишь добропорядочный американский болван. (Это как болван британский, только манеры получше.)

Зачем, в конечном итоге, кому-то подсаживать ко мне подобного человека? Что я могу такого выкинуть на перелете? Что, если до этого дойдет, может на перелете выкинуть он? Выжать из меня чистосердечное признание? Не дать мне захватить управление воздушным судном или низвергнуть Конституцию Соединенных Штатов? Да и к тому же, зачем тратить агента, ведь после нескольких часов такой соседской близости мне вряд ли удастся не узнать его в будущем? Нет; он явно должен быть тем, кем кажется, – равнодушно-честным чиновником, быть может, из какой-нибудь супер-исследовательской фирмы, что продают Госдепартаменту рекомендации, где лучше развязать очередную локальную войну. Я повернулся к нему тепло и расслабленно, преисполнившись новой уверенности. Тот, кто курит «Апманны», не может быть совсем уж плохим человеком.

– Послушайте. Вы меня простите, но – чем вы занимаетесь? – поинтересовался я настолько по-британски, насколько смог. Он радостно свернул гармонику компьютерной бумаги, с которой сражался (хотя это несложно для тех, кто способен справиться с американской воскресной газетой), и дружелюбно посмотрел на меня.

– О, я всего лишь э-э… соотносил, э-э… сортировал, э-э… и сооценивал вот эту очень, очень сложную компьютерную распечатку затратно-товарооборотных данных по розничному мультиплексу в э-э… Великобритании, сэр, – откровенно объяснил он.

Я не отводил от него взгляда, и брови мои вздымались маленькими, мельчайшими вежливыми вопросительными значками, мерцавшими с моего чела.