Евгений Мишагин - Английский след. Детектив с элементами иронии и любовного романа

Все шло на поправку, но тут, откуда ни возьмись, появился дознаватель из ГИБДД с вопросами по поводу дорожно-транспортного происшествия, выяснял версию событий по мнению пострадавшего, а Саша возьми да и забудь, что ему кто-то срезал. И все бы на этом, так нет, это оказалось только для затравки, разминка то есть, а после «гаишного» дознавателя пришел оперуполномоченный из уголовного розыска, и тут началось — «опять двадцать пять»:

— Ну что, Сашек, поправляешься? — словно близкий родственник, широко улыбался оперуполномоченный, видя «бодрствующего» больного. — Давай знакомиться, старший лейтенант Костин.

— Кошкин, — безрадостно ответил Саша.

— Знаем, знаем, что Кошкин, — как бы и не с больным вовсе разговаривал старший лейтенант Костин. — Признаваться надо во всем, Санек.

— В чем?

— Ну знаешь, гражданин Кошкин, ты мне это брось, я не таких ухарей ломал, как ты. Давай не будем здесь лапшу на уши вешать, хватит играться. Хочешь в этой палате до суда полежать, давай чистосердечное признание, а то сегодня же поедешь на тюремную больничку, там тебя кашкой манной медсестричка с ложечки кормить не будет — баланду хавать будешь! Понял меня?! Я тебя, злодея Кошкина, быстро на чистую воду выведу! Я тебе не добрый следователь Бобров из прокуратуры, по головке гладить не буду, ты у меня там все расскажешь, я тебе костыли-то быстро выпишу бесплатно, воробушкой прыгать по лесенкам тюремным будешь! Я тебя там быстро научу свободу любить!..

— В чем признаваться-то? — напуганно спрашивал Саша.

— Как шефа своего мочканул и того, за бугром! Но тот меня мало интересует, пускай тамошние бульдоги нюхают. Давай говори о Молевском, каким предметом ты его шарахнул, куда потом бросил, мы уже все перерыли!

— Вы что, я никого не убивал!

— В Шерлока Холмса поиграть захотелось, факты обличающие тебе нужны, да?! Хорошо, получи. Почему ты на первых допросах ничего не сообщил следствию, то есть умышленно скрыл, что завещание, пропавшее из сейфа, находилось у тебя в портфеле? А?!

— Как у меня в портфеле?

— А так! Ну, ты брось, дурочку-то со мной ломать, факты, милок, для суда уже есть! Я помочь тебе хотел: молодой, запутался парнишка, но ты, оказывается, и фрукт, а еще юрист. Тебя же просил Бобров из города никуда не выезжать без разрешения, а ты вон рванул в сторону границы. Когти на Запад навострил, да?! Нам непонятно только одно, как ты хотел воспользоваться плодами завещания, вернее, и это уже выяснили, нужны только твои показания, кто тебе заказал завещание состряпать в пользу молодой жены Кондратьева, понятное дело, что она сама. Из-за чего же ты сбежал из дома Кондратьева! Из английской полиции нам весь материал прислали. Так что придется тебе, голубчик, теперь долго пыхтеть, елку валить.

— У меня заболела голова, я ничего не понимаю, — сказал Саша, схватившись за голову, и закрыл глаза.

— Ну-ну, не прикидывайся, давай колись, и я ухожу.

Оперуполномоченный уходить не торопился и настаивал на своем. Подошел лечащий врач и попросил на сегодня закончить допрос, он видел, что больному действительно плохо.

— Во-во, все либеральничаем с ними, а потом вы же на улицу и боитесь выйти, — недовольно бубнил Костин, застегивая папочку, собираясь уходить.

На следующий день после завтрака — манной каши с ложечки мамы — появился старший следователь прокуратуры Бобров. Он сильно не давил, а интересовался только одним вопросом:

— Как у тебя, Александр, оказались документы, пропавшие из сейфа убитого Молевского?

— Как они могли у меня оказаться?

— Да. Я об этом и спрашиваю.

— Это я вас спрашиваю, Николай Андреевич, откуда они у меня оказались?!

— Они были в портфеле, который находился с тобой в машине и был изъят инспектором ДПП, выезжавшим на место происшествия, и передан в уголовный розыск, потом к нам в прокуратуру. Раньше ты утверждал, что эти документы, видимо, были похищены из сейфа, а оказались они у тебя в портфеле.

— Я ничего не понимаю. В портфеле у меня была книга с журналом, полотенце и видеокассета, я ехал на дачу, — Сашу от злости и возмущения начинало внутри трясти.

Перед уходом Бобров попросил ознакомиться с протоколом допроса и еще с какой-то бумажкой и везде поставить свой автограф. Вторая бумажка оказалась мерой пресечения, примененной к Саше, в виде подписки о невыезде.

Пришла в палату с бутылочками для капельницы медсестричка, которая чаще всего улыбается Кошкину, от одного ее только вида — тем более если у нее была расстегнута нижняя пуговка халата — у Саши поднималось настроение, не говоря уж о пользе для здоровья ее лечения. Под капельницей он успокоился и задремал. Проснулся от какого-то шума, в палату рвалась молодая женщина:

— Говорю вам, на пять минут! — сказала женщина медсестре и закрыла перед ее носом дверь. — Александр, как вы себя чувствуете? Нас так это взволновало!

Лицо женщины казалось Саше уже знакомым, но сразу вспомнить, кто она, он затруднялся.

— Я Маргарита Денисовна! Мы приходили к Игорю Аркадьевичу с мужем, когда он был еще жив, — и она прослезилась.

— Да, я вспомнил вас, — вяло ответил Саша.

— Вы, Александр, меня можете называть просто Маргарет, — присаживаясь на табуретку, она одну руку заботливо положила на одеяло и тихо погладила. — Вся наша семья так переживает за вас. Многие думают, что эта дорожная авария простая случайность, но мы-то знаем, кто это все организовал. Думаю, и вы, Александр, тоже догадываетесь. С этой женщиной нужно быть очень осторожным, она способна на все.

Когда Маргарет ворвалась в палату, Саша сначала испугался ее, но теперь слушал с большим интересом, и что самое интригующее — она гладила его по одеялу, как убаюкивая маленького, специально или случайно, но уж очень близко около живота.

Он почувствовал, как к нему возвращаются прежние ощущения мужской силы, а с ними и надежда на будущую жизнь в любви с женщиной.

Маргарет была тонкая женщина — в смысле познаний мужской психологии и физиологии, она продолжала поглаживать больного и, глубоко вздыхая, сострадательно говорить:

— Ой, Александр, я буду ждать, когда вы выйдете из больницы, мы непременно должны с вами встретиться, нам есть что друг другу сказать, не правда ли?

— Да, — свободно согласился Саша, хотя сам не знал, что он должен ей будет сказать при следующей встрече, но ему с ней уже сейчас было хорошо, так как же он мог отказаться встретиться, когда будет совсем здоров.

За дверью палаты вновь послышался чей-то громкий возмущенный мужской голос. В палату вошел мужчина со строгим выражением лица.

— Я долго тебя буду ждать?! — спросил он.

— Ой, нетерпеливый какой, — сказала Маргарет и встала от больного. — Это мой муж.