Варвара Клюева - Не прячьте ваши денежки [litres]

— Что конкретно вы хотите знать о Лазореве?

— Все. Характер, привычки, наклонности… А в частности, меня интересуют его взаимоотношения с электроникой.

— Почему именно с электроникой? — насторожился Полевичек.

Я пересказала ему Лешину гипотезу, предполагающую, что убийца блокировал устройство, открывающее электронный замок из квартиры Романа, тем самым выманив последнего на лестничную клетку.

— Интересная мысль, — выдал Михаил Ильич после некоторого размышления. — Но почему вы подозреваете именно Лазорева? Я говорил вам, что в случае первого убийства у него есть алиби?

— Как и у Александра Седых. А Тамара в ночь убийства Цыганкова лежала в больнице. Сурен, насколько нам удалось узнать, в электронике — полный профан. Кстати сказать, Вероника — тоже, если у вас еще остались подозрения на ее счет. Это я знаю не понаслышке. Все, круг подозреваемых исчерпан! Вот мы и обратили взоры на Евгения.

— Хорошо, я спрошу у Тусепова, какие сведения они собрали о Лазореве. Что-нибудь еще?

— У кого из компании нет алиби на момент убийства Цыганкова?

— У вас и Шеповаловой — это совершенно точно. Тамара Седых, как вы верно заметили, находилась в больнице. Мы ее еще не беспокоили, но, думаю, соседки по палате и персонал больницы это подтвердят. Александр Седых был дома, это подтверждает его мать. Лазорев тоже сидел дома — с сестрой. До Оганесяна мои коллеги вчера не успели добраться, но, скорее всего, родители засвидетельствуют его невиновность. Хотя, конечно, алиби, представленные родственниками, нельзя считать стопроцентным; их еще будут проверять.

— Тогда у меня, наверное, все, — сказала я, не сумев придумать нового вопроса. — По крайней мере, пока.

Полевичек положил на колени портфель, который раньше стоял у него между ног, достал оттуда несколько листов бумаги с распечатанным на принтере текстом и протянул мне.

— Что это?

— Копия расшифрованной стенограммы, сделанной нашей Ириной по ходу следственного эксперимента. Вы просили.

— Спасибо.

— А вы обещали еще раз позвонить родителям по поводу тетки Вероники…

Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Верность обещаниям — предмет моей законной гордости. Как же я могла забыть!

— Ох, простите! Позвоню сразу, как только доберусь до телефона. Как с вами можно будет связаться?

— Позвоните по рабочему номеру. Меня почти наверняка не будет на месте, но вы оставьте сообщение, хорошо?

— Да, конечно, — пролепетала я, все еще сгорая от стыда.

— Что с вами, Варвара Андреевна? — подозрительно спросил Полевичек. — Вы сами на себя не похожи.

Я объяснила. Он рассмеялся, от былой мрачности не осталось и следа.

— Можно задать вам личный вопрос?

— Попробуйте, — ответила я настороженно. — Но предупреждаю: если вас интересует, почему я не замужем, до берега будете добираться вплавь.

— Боже упаси! Почему вы не замужем, я догадываюсь и сам. Меня интересует: кто вас воспитывал?

— Семья и школа, кто же еще! — буркнула я, раздраженная нелепым вопросом.

— Оригинальные же у вас были семья и школа! — покачал головой Михаил Ильич.

Интересно, что он хотел этим сказать?

Пока мы катались по Москве-реке, Прошка и Марк трудились в поте лица. Прошка ездил к Тамаре на работу, разговаривал с ее коллегами. На работу к Александру было решено не ездить. Едва ли Сашины сотрудники могут рассказать о нем что-нибудь существенное, если он там рта не открывает. Марк сначала заехал ко мне домой, проверил автоответчик, а потом отправился в Суренов театр — разведать обстановку и побеседовать с рабочими, ведущими ремонт.

Особым успехом старания моих друзей не увенчались. Тамарины товарки исполнили панегирик, весьма похожий на тот, что пела вчера ее соседка Ася. Тамара — прекрасный работник, Тамара нежно любит мужа и гордится умницей-дочкой, Тамара чудесно ладит со свекровью и далее в том же духе. О материальных или иных затруднениях в семействе Седых никто из ее коллег не слышал.

Мой автоответчик был перегружен оставленными сообщениями: меня разыскивали родственники, приятели, знакомые, работодатели, два раза звонил Селезнев (второй раз, по словам Марка, на грани истерики). Молчала только Вероника.

В театре тоже ничего не прояснилось. Ремонт был почти закончен, работы оплачивались поэтапно, выплаты ни разу не задерживались, на денежные затруднения Сурен никому не жаловался. Единственное, что его беспокоило, — срок окончания ремонта. И то лишь до прошлой субботы. После субботы он перестал висеть у рабочих над душой, в театре появлялся не каждый день, прежняя нетерпеливость сменилась угрюмой пассивностью.

Весть о возможном моем долгосрочном отдыхе в казенном доме повергла всех в уныние. Даже Прошкины шутки на эту тему звучали несколько вяло. Мои же репризы (блестящие и остроумные) вызывали у аудитории только болезненные гримасы. Оскорбленная в лучших чувствах, я гордо покинула неблагодарных зрителей и уединилась с телефонным аппаратом.

Не желая разорять Марка, я провела самую стремительную за всю историю отцов и детей беседу с родителем — продиктовала номер телефона, бросила: «перезвони» и повесила трубку. Даже не поздоровалась. Моя лаконичность, видимо, поразила папу. Если обычно он реагирует на такие просьбы денька через два, а то и вовсе оставляет их без внимания, то сейчас звонок из Канады раздался раньше, чем я успела бы прочесть «Отче наш».

Мог бы и не торопиться! Как я ни убеждала его, что он, должно быть, ошибся в имени или адресе Вероникиной тетки, папа твердо стоял на своем. Да, он совершенно уверен, что тетку зовут Валерия Павловна, да, именно Пищик и никак иначе. Нет, он не мог напутать с адресом, он прекрасно помнит и дом, и подъезд, и этаж. Промучившись с ним минут десять, я поняла, что никакими силами не смогу поколебать папину уверенность, и распрощалась.

Следующий звонок — Полевичеку. Вопреки своему предупреждению, он оказался на месте. Выслушав мой отчет о разговоре с папой, вздохнул, но больше ничем своего разочарования не выдал. Даже напротив — поздравил меня с моей прозорливостью.

— Вы как в воду глядели, Варвара Андреевна. Цыганков действительно жил за счет женщины — по крайней мере, некоторое время назад. Тусепов разыскал его подругу. Это деловая дама лет сорока, невозмутимая и твердокаменная, как египетская пирамида. Она нисколько не обольщалась относительно Цыганкова, оплачивала его юношескую резвость и сознательно мирилась с никчемностью любовника в остальных отношениях. Но в конце концов он ей прискучил. Дамочку начала раздражать леность его ума и полное отсутствие амбиций. Сытая жизнь животного — предел его мечтаний, она так и сказала. Два года назад он получил отставку. Но у мадам нет сомнений, что Цыганков и дальше покатился по накатанной дорожке, то есть нашел другого спонсора своих постельных талантов. Весть о смерти бывшего возлюбленного бизнес-леди восприняла спокойно, как удав. Только бровки вздернула. Эпитафию цитирую: «Не ожидала. Мне всегда казалось, что этот домашний котик мирно опочиет на старости лет на коврике у чьей-нибудь постели. Не повезло ему! Должно быть, нарвался на ревнивую хозяйку».