Варвара Клюева - Цветы ядовитые [СИ]

Призрак, отразившийся в зеркале, перед которым я «рисовала» глаза, напугал меня до чёртиков. И вовсе не неожиданностью появления. (Второпях я оставила дверь душевой нараспашку и, хотя надеялась, что никто не припрётся в наш блок в такой ответственный момент, слишком хорошо знала общежитские реалии, чтобы всерьёз в это верить). Нет, моя душа нырнула в пятки по более весомой причине: физиономия, которую я узрела в зазеркалье, явно выскочила то ли из мира кошмарных снов, то ли из ужастика. Бледная до неправдоподобия, глаза — с чайные блюдца, губы трясутся, причёска из серии «взрыв на макаронной фабрике»… Рука моя дёрнулась, и левый глаз приобрел диковинные иномирские очертания.

— Чёрт!!!

— Извини, — дрожащим голосом сказало привидение. — У вас было открыто.

Тут я узнала в кошмарном явлении Ирку Кудрявцеву. И это открытие подействовало на меня едва ли не сильнее, чем несостоявшийся мистический опыт.

Замкнутая и целеустремлённая Кудрявцева в студенческом братстве считалась потерянным человеком. Она не ходила в походы, не отрывалась на дискотеках и спортивных площадках, не резалась в преф, не участвовала в попойках. Даже в общаге не жила, хоть и не москвичка. То ли из природного усердия, то ли из страха вылететь из универа, но первые три года несчастная не поднимала головы от учебников. Потом немного расслабилась и перешла было на более здоровый образ жизни, но тут с ней приключилась беда: кто-то из наших затащил её на пати, куда забрёл Жора Панков — с гитарой. И девушка пропала.

Внешность у Жорика самая заурядная, что называется, второй раз не взглянешь. Круглолицый крепыш невнятной масти — то ли тёмный блондин, то ли светлый шатен. Мощью интеллекта и остроумием парень тоже не блистает. При всём при том ни одна девица в нашей группе не избежала помешательства, выражаемого известной формулой «жить без него не могу». Стоит Жорику расчехлить гитару и пройтись перебором по струнам, всё окрестное женское население впадает в транс сродни тому, что снизошёл когда-то на детишек вольного города Хаммельна. Потом в игру вступает проникновенный баритон, который вдруг прорезается у Жорки, когда он начинает петь. И всё — девицы падают к его ногам, как переспелые груши. По счастью, этот морок обычно длится недолго — от двух-трёх недель до пары месяцев.

Кудрявцева и тут отклонилась от нормы: её помешательство тянулось уже больше полугода и лишь недавно начало отступать. Сначала оно было вполне счастливым (если не считать того, что девчонка-отличница едва не завалила зимнюю сессию): в Жорке вспыхнуло ответное чувство. Роман века искрил фейерверком и буйствовал до весны, потом между влюблёнными что-то пробежало, и на Ирку стало больно смотреть. Но она оказалась девушкой с характером. Другая на её месте забилась бы в нору и предалась бы безудержному страданию, а Ирка, стиснув зубы, ходила на занятия и вытягивала свои «хвосты». К маю отчаяние в её шальных глазах уступило место угрюмому спокойствию, и мы перевели дух. Дело явно шло к выздоровлению. Но, похоже, с выводами мы поторопились. Даже в первые дни после разрыва — на пике своих страданий, — Ирка выглядела более вменяемой, чем теперь.

Я мысленно помахала ручкой весёлой тусовке, которую собиралась осчастливить своим присутствием, бросила карандаш на полочку и повернулась к «привидению».

— Пошли в комнату. У меня припрятана бутылка бренди.

Судя по взгляду, Ирка вряд ли поняла хоть слово, но послушно двинулась за мной, взяла вложенный в руку стакан и даже его опустошила — вылив чуть не половину на себя. Я усадила бедняжку на кровать, выждала минуты три, наблюдая за затухающими колебаниями её губ, потом скомандовала:

— Рассказывай.

Ей потребовалось ещё несколько минут, чтобы собраться с мыслями и вытолкнуть из себя первые слова, но в конце концов она справилась.

— У нас… в доме, где я живу… умерла девочка. Снежана, семнадцать лет. Отравилась. Покончила с собой, как мы думали… А сегодня были поминки — девять дней. И… и там кое-что произошло… В общем, получается, что она не подходила к этому цветку… То есть её убили, понимаешь? Сделать это могли два человека: я и хозяйка. Но я точно знаю, что после её ухода с цветком всё было в порядке. Получается, что это я, да? — Ирка подняла на меня полные ужаса глаза, и губы её снова задрожали.

Речь её напоминала горячечный бред, но какие-то проблески смысла в нём определённо мелькали. Только как до этого смысла добраться? Смекнув, что связного рассказа от Ирки в таком состоянии не добьёшься, я решила зайти издалека.

— А где ты живёшь? У родственников? Или снимаешь комнату?

— Снимаю комнату. То есть не совсем комнату… Это что-то вроде частного пансионата для студентов. Даже название специальное есть, только я его забыла. Платишь за комнату, уборку, кормёжку… С понедельника по субботу — завтраки и ужины, в воскресенье ещё и обед. Удобно, намного уютнее, чем в общежитии, и не так уж дорого по московским меркам… Родители мне на учёбу копили, а я на бюджет поступила, вот они и предложили…

Уловка сработала. Заговорив об обыденном и понятном, Ирка на глазах эволюционировала в человека разумного. Мне оставалось только придерживаться избранной тактики.

— Я и не слышала, что у нас такой сервис появился.

— У нас это экзотика, да. Хозяин — он закончил институт стран Азии и Африки — в молодости ездил в Японию и жил там в таком вот заведении для студентов-иностранцев. Ему понравилось, вот он и собезьянничал. Благо, условия позволяют. У них хоромы — две соседние квартиры в «сталинке». С перепланировкой, конечно, пришлось повозиться, но получилось здорово. Апартаменты «люкс» — огромная студия, большая ванная, кухонька, отдельный вход. И «кампус» — четыре спальни, столовая, просторная кухня и аж два санузла.

— А хозяин где обретается?

— Хозяева. Супружеская пара. Там же и живут, в «кампусе». Оставили за собой одну из комнат.

Аккуратно задавая вопрос за вопросом, я выяснила следующее.

Комнаты в доморощенном пансионате снимали трое студентов. Фаршад — богатый араб, сын какого-то нефтяного князька и аспирант Керосинки — жил в «люксе». Ирка и Саманта (мулатка, американская студентка, изучающая русский язык) занимали две из четырёх жилых комнат «кампуса». В третьей обитали хозяева, а в четвёртой до нового года жил поляк Томаш — историк, который приезжал работать с нашими военными архивами. После его отъезда хозяева начали искать нового жильца, но тут у хозяйки где-то под Вологдой умерла кузина, оставив шестнадцатилетнюю дочь. Отец девочки спился лет десять назад, других близких родственников не осталось, и двоюродные тётя с дядей решили забрать сироту к себе.