Варвара Клюева - Цветы ядовитые [СИ]

Дойдя до рассказа о Снежане, Ирка опять начала трястись и заикаться, Подумав, что ей нужно дать возможность собраться с духом, я ещё раз свернула на сравнительно безопасную тему:

— Расскажи немного о них обо всех. Что они из себя представляют?

Я гений, да. Стоило Кудрявцевой задуматься, и трясти её тут же перестало.

— Ну… не знаю. Не очень-то я разбираюсь в людях. Могу сказать только о своём впечатлении…

Я поощрила её кивком и одобрительным угуканьем.

— Хозяина зовут Николай Сергеевич. Ему под пятьдесят, но он просит называть себя Ником. Этакий душка… Мне он не нравится. Фальшивый какой-то. Весь из себя сплошное благородство, прямо образец русского интеллигента, а по хозяйству пальцем о палец не ударит, целиком переложил этот воз на жену. Развлекает нас застольной беседой, а Елена Петровна и стирает, и убирает, и за продуктами ездит, и готовит… А у неё, между прочим, образование не хуже, тот же институт закончила. Неплохая тётка, хоть с виду и не скажешь. Некрасивая, хмурая, молчаливая, прижимистая, но совесть у неё есть. Порядок в доме поддерживает идеальный, кормит вкусно… И всё сама. Снежана ей только последние два месяца помогала, когда отошла немного после смерти матери, а до этого Елене Петровне приходилась ещё и о сиротке заботиться. Хотя тут-то добровольных помощников хватало… — Ирка дёрнула ртом, обозначая усмешку. — Тот же Ник хлопотал над новообретённой племянницей, как наседка. И Фаршад — куда только спесь подевалась? И… — В этом месте она споткнулась и судорожно втянула в себя воздух, но всё же закончила фразу. — И Гоша.

Сообразив, что Гоша — это Жорик, я чуть не присвистнула. Тёмная история с печальным концом романа века начала проясняться. И наличие смысла в бреду про гибель девочки, которую вроде как убили (причём убийство Ирка, похоже, готова взять на себя), теперь уже не вызывало сомнений. Если Кудрявцева отчаянно — до потери рассудка — ревновала Жорку к сироте, у неё вполне могла возникнуть идея, будто она в бессознательном состоянии отравила соперницу. Идея, правда, всё равно бредовая. Действительность вам не роман с сомнамбулическими героями, тела которых автономно обтяпывают сомнительные делишки. Ну ладно, с этим мы ещё разберёмся. А пока нужно срочно переключить Ирку на нейтральную тему, а то у неё опять язык отнимается.

— Ты не перескакивай, — строго сказала я. — С хозяевами всё более или менее ясно, а про Фаршада поподробнее, пожалуйста. Я правильно услышала, что этот арабский набоб — высокомерный засранец?

Ирка кивнула.

— Ага. Красивый до офонарения. Чёрные очи, ресницы, что крылья, тонкий нос с горбинкой, овал лица — хоть на медали чекань. И полный набор «правоверных» предрассудков. Ну, знаешь: женщина — сосуд греха, наличие души у неё под большим вопросом, зато ума нет по определению, единственное, на что она годится — рожать детей и обслуживать мужа. Даже странно, что он считает возможным есть с нами за одним столом. Хотя, если вспомнить, как он держался два года назад, когда только появился, его нынешнее поведение и за приличное сойдёт. Видела бы ты, как Сэми тогда на него кидалась! Она же американка: феминистка, прямая, как рельс, плюс темперамент почище мавританского. Мы первое время сидели за столом как на иголках — всё ждали, что они передерутся. Пару раз Саманту и правда пришлось оттаскивать от его смоляных кудрей. Слава Богу, что их дурацкий восточный кодекс не одобряет драк мужчины с чужой женщиной!

Я представила себе описанную картинку — американская феминистка вцепляется в шевелюру арабского секс-шовиниста — и не смогла удержаться от смешка. Ирка, к моему облегчению, тоже ухмыльнулась.

— Это ещё что! Самое веселье началось, когда стало ясно, что они друг к другу неровно дышат. Ник первым заметил, что дело нечисто, начал всякие дурацкие шуточки отпускать. А мы ему ещё не верили! Потом я случайно наткнулась на Сэми в клубной части Гэзэ [1] ГЗ — главное здание Университета на Воробьёвых горах. и удивилась: чего это она так смутилась? Тёмно-бурая вся сделалась. Гляжу, а на первой аудитории висит объявление о заседании общества арабско-российской дружбы. И по времени оно как раз должно было закончиться. Правда, Фаршада я не видела, но не на демонстрацию же протеста Сэми туда ходила! Ну, а когда Елена Петровна в четыре утра поймала её в дверях «люкса», развеялись последние сомнения. Как мы потешались, когда они по привычке завели за обедом свой холивар! Кажется, я никогда так не смеялась. Ой… — Искра веселья, вспыхнувшая было в Иркиных глазах, погасла, улыбка увяла.

Прикинув, о чём бы ещё её можно спросить, я поняла, что безопасные темы кончились. Ну что же, когда-то ведь нужно переходить к сути, верно?

— Снежана была красавицей, да?

Ирка замялась.

— Наверное… Мне трудно судить, я не понимаю прелести блондинок. Хотя, нужно признать, такое сочетание цветов в природе редко встречается. Волосы почти белые, а брови и ресницы — тёмные. Заметь, не крашеные! И тёмно-тёмно серые глаза. Дымчатые. Мордашка милая, но до классических канонов ей, по-моему, далеко. Да и не в красоте тут дело, Кать. Она была… странной.

— Что значит — странной?

— Ну… заторможенной, что ли. Не знаю, как объяснить. Двигалась очень плавно, как в хороводе. И реагировала на всё как-то… неуверенно. У меня то и дело возникало ощущение, будто она иноплатенянин в скафандре, имитирующем человеческую девушку, и, когда к ней обращаются, ей нужно запустить программу-переводчик, чтобы понять, о чём речь, а потом ещё свериться со справочником на предмет, что в таких случаях говорят и делают люди. Сначала-то я думала, что девчонка в шоковом состоянии после смерти матери и переезда в чужой город. Но она такой и оставалась — почти до конца. Думаю, мужиков сводила с ума эта её нездешность…

— Почти до конца, — повторила я. — А в конце?

Предвидя новый приступ трясучки, я постаралась задать вопрос небрежно. Не знаю, сработало это или Ирка сумела наконец отрешиться от своих переживаний, но ответила она почти спокойно:

— В конце Снежана как будто очнулась и превратилась в нормальную девушку — только очень несчастную. Но с конца непонятно будет, давай я по порядку расскажу…

Снежана переехала к родственникам в феврале. К этому времени Жорка-Гоша практически переселился к Ире (даже начал платить хозяевам за кормёжку), поэтому в утешении сироты принял самое деятельное участие. Вёл с девчонкой долгие разговоры, пытался веселить студенческими байками, пел… Как Ирка ни внушала себе, что любимым движет исключительно сострадание к ребёнку, ревность всё равно внедрилась в душу, пустила там корни и зацвела пышным цветом. Попытки игнорировать или задушить мерзкое чувство кончились тем, чем обычно и заканчиваются подобные попытки — взрывом. Ирка устроила любимому скандал и велела убираться. Любимый оскорблённо хлопнул дверью, но через несколько дней снова появился в «кампусе» — в качестве гостя Саманты.