А Мурка - Дневник мусарки

Время шло, а с ним и уголовные дела: одни заканчивались, другие только начинались, одна история сменяла другую. Двадцать четвертого января две тысячи седьмого года Мукашка снова заступила на дежурство. Она это сделала намеренно, чтобы на следующий день отдыхать, так как 25 числа у нее был день рождения. День прошел неплохо, и вот уже ближе к десяти вечера поступил вызов: утонул мужчина. Вместе с группой они проехали в другой поселок, там их уже ожидал участковый инспектор, который охарактеризовал мужчину как алкоголика и тунеядца.

Дело было так. Проживал господин Фролов на берегу реки, дом был расположен на обрыве, такой же, как и все, на печном дровяном отоплении. При входе всегда в нос бил неприятный запах горелых дров. Ох, как она не любила это, ей казалось, что шинель полностью пропитывалась этим «ароматом». В доме сидел мужчина и девочка, на вопрос, кто они будут утопленнику, ответили, что дочь и друг семьи. Опросив их по обстоятельствам дела, стало понятно, почему умерший пил. Не было работы, а жена ушла, оставив ему дочь. Поселок был неблагополучный, хоть и ближе к городу, чем районный центр. Работы не хватало никому, кроме почтальона, работников сельской администрации и продавца магазина провизии. Пройдя к берегу, они обратили внимание, что река подмерзла только по краям, а по центру хорошо виднелась вода. Снег тихо ложился на нее огромными, легкими, как пух, хлопьями, и луна освещала все вокруг, совсем как днем. Дождавшись спасателей-водолазов, которые приехали из города на вызов, Мукашка спустилась вниз, к берегу. Думая, что под ней устойчивая промерзшая земля, с треском провалилась под воду. Оказалось, что местами были ямы, покрытые снегом, и невозможно было отличить, где заканчивается берег.

Она испугалась, она ведь совсем не умела плавать, да и как ты поплывешь в тяжеленной шинели, которая моментально впитала в себя воду. Мукашка стала кричать, и ей на помощь кинулся оперуполномоченный. Он подал ей руку и вытащил из воды. Ноги были промочены до колен. Вода просочилась сквозь замшевые дорогие сапоги. Ледяная вода. Шинель показалась тяжелой — стала выжимать, но было тщетно. Не зная, что делать, она решила дождаться в машине водолазов. Время шло медленно, она замерзла, а водитель экономил и печь включал только на несколько минут с большим интервалом. Ее трясло, ноги околели, и тут дверь открыл работник спасательной службы. Его вердикт убил: «Мы не можем обнаружить его — поиски продолжатся утром, как рассветет».

Ей ничего не оставалось делать, как ожидать утра. Мукашка понимала, что завтра будет не самый лучший день рождения в ее жизни, причем это вскоре подтвердилось новыми событиями.

Она кое-как дожила до утра в машине, дождалась, пока найдут труп Фролова. Он даже не успел разбухнуть или что еще в этом роде. Мужчина был одет в трико и футболку и был совершенно босой. Труп нашли уже окаменелым в форме эмбриона. Рыжий мужчина средних лет, свернувшийся калачиком, лишил себя жизни. Зачем? — Сама не знаю. Как сказала дочь, ему было тяжело смириться с тем, что он жил на пенсию своей мамы, работы не было, кормить и одевать дочь было не за что. Он запил и был в состоянии опьянения несколько дней. По приезду друга за рюмкой водки рассказал, как ему тяжело живется без жены и т. д. и добавил: «Больше так не могу». Встал, открыл дверь и босиком помчался к обрыву, где, разбежавшись, прыгнул прямо в реку, не понимая, какую боль тем самым причинил своей несовершеннолетней дочери, совершив суицид у нее на глазах. Отправив труп в морг, Мукашка торопилась домой. Она устала, была голодной, и вдобавок с мокрыми конечностями. Она мечтала прийти домой, переодеться, закинуть ноги на горячие батареи и выпить чай с лимоном, больше ей ничего не было нужно. Она уже не думала о своем дне рождения, который запланировала с друзьями.

По приезду в свой отдел, чтобы сдать смену, ее вызвал непосредственный руководитель и стал ругать за то, что она тянет уголовное дело с Куропаткиной. Мол, сегодня, именно в ее день рождения, истекает двухмесячный срок ареста Михаила. Она легко и просто ответила: «Ладно, завтра сдам», — но в ответ услышала бешеный рев шефа: «Ты хоть соображаешь, что ты съела все сроки? Ты была обязана передать дело в прокуратуру уже оконченное или же передать на продление срока ареста». Тут она поняла — что-то пошло не так, ни чая, ни батареи ей не видать. Пройдя в свой кабинет, она стала искать запасную обувь, иначе уже не могла ходить в своих булыжниках. Мокрые сапоги были настолько тяжелыми, что она готова была снять их и ходить босой. Тут шеф снова ее вызвал к себе, но на этот раз не таким страшным тоном. Он стал спрашивать, что по делу Куропаткиной и т. д, какие следственные действия остались, на что Мукашка ответила: «Только дождаться психиатрическую экспертизу и ознакомить обвиняемого и представителя потерпевшей с материалами дела, а остальное все готово». Тут по его лицу уже уловила, что он мешкает, не зная, как преподнести что-то. Первое, что ей пришло в голову, — увольнение по какой-нибудь жалобе. Но нет, это было в тысячу раз хуже, эта новость заставила сесть на стул без разрешения.

Он сообщил, что ее муж попал в аварию ночью. В глазах все потемнело, какой-то непонятный звук вонзился в уши, она не понимала и не слышала, что ей говорят, она ничего не соображала. Ее двадцатитрехлетие, она уставшая, голодная, с мокрыми до колен ногами, изнуренная, к тому же добита этой новостью. С работы не отпускают, потому что срок по делу вот-вот истечет, а она до сих пор не ознакомила с материалами уголовного дела никого из участников. Выйдя на улицу, Мукашка взяла в руки снег, растерла по ладоням, тем самым вымыла их и растерла снег уже по лицу, он был мягкий. Ей нужно было прийти в себя, она почувствовала, как кожа рук стала гореть, а затем тепло пошло и по лицу. Разозлившись, она поднялась на второй этаж и прошла в свой кабинет, время было уже обеденное, никого в отделе не было. Следователь долго провозилась с трупом в морге, поэтому поздно приехала, и еще этот неприятный разговор с шефом выбил из нее все силы. Но ни завтракать, ни обедать она не собиралась. Договорившись с прокурором о сдаче дела без экспертизы, она позвонила представителю потерпевшей. Ознакомив его с материалами дела, она рванула в город. Все в тех же мокрых сапогах она прошла в следственный изолятор, где ознакомила с материалами дела обвиняемого, пообещав, что факсом через администрацию скинет заключение экспертизы о его вменяемости. Естественно, его не волновали результаты, он понимал, что получит большой срок и, возможно, не вернется домой уже никогда, если только в гробу.

Быстро, как только можно быстро, она вернулась в район, где должна была передать дело с сопроводительным письмом в прокуратуру, чтобы сроки исчислялись уже за прокурорскими работниками, мол, дело передано без нарушения сроков. Она стала нервно печатать сопроводку, и тут снова показалось лицо шефа. Он стоял на пороге, прислонившись головой к дверному косяку, даже не стал проходить в кабинет. Его лицо было мрачным, он тяжело вздохнул. Она смотрела на него и понимала: «Где-то, с*ка, снова накосячила». Она допечатывала сопроводительное письмо и в этот момент молилась: «Хоть бы что-нибудь не навязал, хоть бы, хоть бы я сейчас пошла домой, господи, в конце концов, у меня сегодня день рождения». — «Борис в реанимации», — негромко сказал он, к ее удивлению. Она встала из-за стола, стала кричать и метаться по своему крошечному кабинету, казалось, ее разорвет сейчас от злости. Она стала ругаться, и тот начал ее успокаивать, говорить, что с Борисом все в порядке.