Елена Логунова - Шерше ля фарш

— Я напишу ей сообщение, — согласилась Трошкина. — Но позже: негоже будить больного человека эсэмэской в шесть утра. Прямо сейчас предлагаю приступить к поискам Матвея Карякина и начать обзванивать медицинские учреждения: там на телефонах сидят дежурные, и для них нормально отвечать на звонки в любое время суток.

— А ты сумеешь объясниться с ними без знания грузинского?

— Сумела же я это сделать в прошлый раз, когда звонила по поводу Зямы! На горячих линиях местных больниц, в отличие от полицейских участков, сидят люди со знанием иностранных языков.

— Тогда звони. — Я одобрила Алкин план и пошла забирать наш кофе и выбирать к нему вкусняшки.

Процесс несколько затянулся, потому что у буфетчицы как раз поспела выпечка в ассортименте, и я зависла над рядом курящихся ароматным паром пирогов, не в силах определиться, чего мне хочется больше.

Буфетчица, в отличие от медиков, не знающая ни русского, ни английского, не сильно мне помогала, поскольку при всем желании не могла просветить меня относительно начинки. Мы только по поводу мясного пирога достигли взаимопонимания: я приставила пальцы рожками ко лбу и вопросительно помычала, а буфетчица помотала головой, скрутила из пальцев рожки бубликами и отрицательно поблеяла. Для выяснения секрета начинок растительного происхождения эта тактика не годилась. Указывая на пироги, буфетчица напевно произносила красивые грузинские слова, но мне они ни о чем не говорили. Наконец я услышала «лобиани» и вспомнила, что это блюдо мне уже знакомо, спасибо папуле, нашему кулинарному просветителю международного масштаба.

— Дайте два, — попросила я буфетчицу, для понятности растопырив пальцы победной буквой «V», и с сурдопереводом дело пошло на лад.

Когда я с подносом вернулась за столик, Трошкина отложила мобильник, потянула носиком и простонала:

— Ум-м-м-м!

— Ум, честь и совесть нашей эпохи — это все я, да! — согласилась я, жестом приглашая подружку к завтраку.

— Фу фефя фе фофофи, — невнятно молвила она, вонзив зубы в пирог.

— А где сурдоперевод?

Алка сглотнула:

— У меня две новости.

— Хорошая и плохая? Начни с первой. — Мне не хотелось портить удовольствие от вкусной еды чем-то огорчительным.

— Хорошая новость — в городской больнице действительно есть один пациент, внешность которого подходит под описание: высокий, светловолосый, голубоглазый, курносый, с круглым лицом. Внешность для здешних широт нетипичная, в больнице парень третий день, сроки сходятся, так что весьма вероятно, мы нашли нашего пропавшего миллионера.

— А плохая новость?

— У него амнезия.

Это нужно было осмыслить.

В тишине мы доели лобиани, допили кофе, а потом я запустила пробный шар:

— Трошкина, ты только представь, миллионер с амнезией…

— Даже не думай! — встрепенулась Алка.

— Я еще ничего не предложила! — обиделась я.

— Ты можешь ничего не предлагать, я и так знаю, о чем ты подумала. — Трошкина энергично помотала головой. — Нет, нет, мы не будем внушать беспамятному миллионеру, что мы его любимые близкие родственники, с которыми он должен поделиться выигрышем!

— Ты это поняла, потому что сама подумала о том же!

— Да, я подумала. — Алка не стала отпираться. — Но сразу же отказалась от этой недостойной мысли.

— Может, зря отказалась? Представь: бедный, несчастный…

— Какой бедный? Он долларовый миллионер!

— Вот именно! Несчастный долларовый миллионер сидит в иностранной больнице, знать не зная, кто он и откуда, а мы сейчас придем и спасем его! Это очень доброе дело, а добрые дела должны соответственно вознаграждаться!

— Вознаграждение мы получим от Смеловского, — уперлась Алка.

— От Смеловского мы получим за другое, — напомнила я, но не стала спорить с хорошей девочкой.

Трошкина у нас личность сложная и поворачивается к окружающим разными гранями. В приступе доброты и гуманизма она посрамит Махатму Ганди, Робин Гуда и доктора Айболита, вместе взятых! Я лучше подожду, пока в подружке пробудится практичная фермерша или бедная сиротка — эти знают цену деньгам и не откажутся чуток поправить свое материальное положение.

Покончив с завтраком, мы развернули на столе бесплатную туристическую карту Тбилиси и разобрались с маршрутом следования до нужной больницы. Пять остановок на метро, три на автобусе и четыре квартала пешком — ничего сложного.

Казалось бы…

— Разбаловался ты!

Майор Кулебякин погрозил своему верному псу Барклаю ложкой, которой вывернул в миску щедрый шмат собачьих консервов.

Слипшиеся бугристые кусочки, сочащиеся мутной бурой жижей, выглядели неаппетитно. Барклай отворачивал морду от миски, заодно уводя взгляд от столкновения с суровым взором хозяина.

— Куда смотришь, морда? Ешь, я сказал! — повысил голос Денис.

— Гау! — в сторону, но с отчетливой ноткой гражданского несогласия бухнул Барклай.

— Сам такой, — ответил Кулебякин и неуверенно лизнул испачканную бурым ложку. — Фу-у-у!

Пес фыркнул.

— Разбаловались мы с тобой. — Майор бросил ложку в раковину и уже не в первый раз за утро искательно заглянул в холодильник.

Початая бутылка скисшего молока и сырная корочка его не вдохновили, а ничего другого на полочках не было.

Внутренний мир морозилки и вовсе украшали непорочные сугробы.

Бассет, жарко подышав в холодильный агрегат на уровне колена хозяина, осознал безрадостную реальность, сокрушенно вздохнул и потрусил в угол — к миске.

Полицейский майор и его четвероногий друг не были капризными неженками, не приспособленными к жизни в условиях отсутствия домашней хозяйки. Они и сами неплохо справлялись с вопросами обеспечения продовольственной безопасности своей маленькой ячейки общества, пока не тяготели к единению с семьей Кузнецовых. А потом как-то само собой получилось, что суперответственный и гиперзаботливый Борис Акимович простер длань с поварешкой и над Денисом с Барклаем, распространив свои обязанности провиантмейстера и шеф-повара и на них тоже. Не было необходимости покупать продукты и готовить еду, когда она непрерывным потоком щедрыми порциями поступала с фабрики-кухни этажом ниже!

И вот теперь в отсутствие Кузнецовых разбаловавшиеся Кулебякины откровенно страдали. Денис, оголодавший и по любви, и по борщу, ощущал себя младенцем, безжалостно отлученным от груди. Что до Барклая, то запас собачьих консервов позволял отсрочить его смерть от недоедания, однако наслаждаться такой трапезой не давал не изгладившийся из памяти вкус домашних котлет и сочных мясных обрезков.

— Вот и молодец, хороший мальчик, ешь, ешь, — виновато пробормотал майор, одобрительно похлопав бассета по широкой и теплой, как деревянная скамейка в летнем парке, коричневой спине.