Шарль Эксбрайя - Позор семьи

— У тебя очень странная манера демонстрировать свое сыновье уважение.

— Пишеранд был моим настоящим отцом, а тебя не за что уважать!

Когда Бруно уходил, мать обняла его:

— Я с тобой согласна, мой мальчик… и если он когда-нибудь тебя обидит, он меня вспомнит, этот великий злодей!

Было бы неправдой утверждать, что Элуа остался доволен собой.

Бруно, сопровождаемый Ратьером, грубым жестом оттолкнул хозяина «Ветряной Мельницы», который пытался помешать им войти в заднюю комнату, служащую убежищем Тони. Корсиканец и Боканьяно играли в карты, когда появились полицейские. Оба гангстера приросли к стульям от удивления. Потом, опомнившись, они хотели достать свое оружие, но револьвер, внезапно появившийся в руке Маспи, убедил их остаться на месте. Салисето проворчал:

— Вас не приглашали! Что вы хотите?

Бруно приблизился к нему.

— Сначала верну тебе то, что ты дал моему отцу.

И он залепил ему по физиономии так, что Тони свалился на пол. Боканьяно попытался прийти на помощь своему шефу, но Ратьер вежливо посоветовал:

— На твоем месте я бы не двигался.

Боканьяно повиновался. Салисето поднялся, вытирая тыльной стороной ладони кровь, выступившую на губах.

— Ты пожалеешь, Маспи…

— Садись! А теперь поговорим немного об убийстве Пишеранда.

По тому, как переглянулись оба преступника, у полицейского сложилось впечатление, что они ничего не слышали о смерти инспектора и это на мгновение сбило его с толку. Но Бруно знал, что они достаточно хитры, и не попался в ловушку.

Тони проговорил, продолжая игру:

— Вот это новость!

— Тебе Эмма разве ничего не сказала? Ведь именно у нее дома его и убили… — спросил Маспи.

— Какая Эмма?

— Дорада… Это твоя подружка, не так ли?

— Мы расстались несколько месяцев назад. Уж слишком лихая бабенка.

— Ну конечно! А разве не с тобой она хотела уехать в Аргентину?

— Я, в Аргентину?

Он пожал плечами.

— Что мне там делать?

— Жить на деньги от драгоценностей, украденных у Итальянца, да плюс еще деньги из ювелирного магазина на улице Парадиз!

— Опять вы за свое, инспектор! Слишком много на одну голову! Если бы у меня были все эти побрякушки, я бы давно уже скрылся. Я вам повторяю, что Бастелика хотел работать только с этим ничтожным негодяем Ипполитом Доло, поверьте мне, все было по-другому!

— Если Эмма не с тобой, ты должен знать, с кем она сейчас!

— Нет… Плевать я хотел на эту девку… Вообще-то, уже давно о ней не слышно, правда ведь, Луи?

— Да.

— Я думаю, инспектор, она сейчас живет с каким-нибудь богатым буржуа…

— Богатый буржуа, который забавы ради убивает полицейского?

— Может, он ревнивый, этот мужчина… возможно, он неправильно понял причину визита вашего коллеги.

— Богатые буржуа, даже ревнивые, не убивают ударом ножа!

— А с какой стати меня должны интересовать амурные дела Эммы?

— Именно это я тебе на днях объясню, ведь мы с тобой еще не расквитались.

— Вот в этом я согласен с вами, инспектор…

И это было произнесено таким жестким тоном, что Ратьер почувствовал страх за своего друга.

Когда Пимпренетта с получасовым опозданием заняла место за обеденным столом, Перрина не стала скрывать свое недовольство:

— Где ты была?

— Со своим женихом!

— Опять?

— Как это… опять?

— Опять помолвка, сколько раз ты нам их будешь устраивать?

— Ты не хочешь, чтобы я вышла замуж?

— Что ты, очень хочу! Но за кого-нибудь вполне достойного!

— Нет достойнее Бруно!

— Бруно Маспи?

— Я никого, кроме него, не любила…

— После оскорбления, которое он нам нанес на твоей помолвке? У тебя совсем нет самолюбия!

— Если бы Бруно не пришел тогда в нужный момент, я бы так и осталась с Ипполитом!

— Но ты сама сделала выбор!

— Потому что я была несчастна!

И она начала плакать. Видя это, Дьедонне измученным голосом спросил:

— Можем мы спокойно поесть?

Этот вопрос лишь только усилил агрессивное настроение жены.

— Естественно! Ты только и можешь обжираться, остальное тебя не волнует. И судьба твоей дочери в том числе!

Натолкнувшись на такой взрыв злобы и явную несправедливость, Дьедонне предпочел не отвечать, и Перрине, внезапно оказавшейся без противника, разочарованной, опять пришлось вернуться к своей дочери.

— Ты что, хочешь выйти замуж за полицейского?

— И ни за кого другого!

Мадам Адоль горько вздохнула:

— Ты совсем с нами не считаешься!

Пимпренетта раздраженно проговорила:

— В конце концов в чем ты его обвиняешь?

— В том, что он переменил тебя! Уже сколько времени ты ничего не приносишь в дом!

Девушка изобразила на лице оскорбленную добродетель:

— Я решила стать честной.

— Час от часу не легче! Давай! Скажи еще, что мы не честные! Пимпренетта, хочешь знать мое мнение, материнское мнение? Ты больше не уважаешь своих родителей! А ты, Дьедонне, вместо того, чтобы наставить ее на правильный путь, предпочитаешь молчать и опустошать тарелки?

— Если Пимпренетте так нравится подыхать с голоду со своим полицейским, это ее дело!

— Мой полицейский не будет подыхать с голода! О нем напишут в газетах, когда он арестует Корсиканца!

— Это еще нужно увидеть!

— Это все уже увидели! Я знаю этого Тони! Это негодяй! Самый последний негодяй! Бруно только что пошел с ним разбираться в «Ветряную Мельницу».

Вдохновенно и страстно она произнесла настоящую поэму в честь своего Бруно, карающего преступников. Дьедонне просто не мог прийти в себя. Он внимательно посмотрел не свою дочь, а потом повернулся к жене:

— Этот парень совсем сошел с ума! Накидываться на Салисето? Он явно жаждет умереть раньше времени.

Но Пимпренетта верила, что ее герой непобедим.

— Подожди немного, и Бруно поймает Эмму Сигулес. Мама, ты знаешь Дораду?

Перрина высокомерно ответила:

— Я не знаюсь с женщинами подобного сорта и считаю неуместным, чтобы такая приличная девушка, как ты, об этом говорила!

— Кажется, это у Эммы дома убили инспектора Пишеранда… А Эмма — подружка Салисето… Но Бруно задержит эту Дораду и заставит ее говорить! И тогда прощай Тони! Уверена, что ему отрубят голову за то, что он убил Итальянца, и всем от этого будет легче!

У Маспи дома Фелиси вела себя в том же духе, что и ее подруга Пимпренетта на улице Монте-дез-Аккуль. Своей матери, обеспокоенной отсутствием у нее аппетита, она объявила:

— Я очень беспокоюсь за Бруно!

Элуа тут же прорычал:

— Замолчи! Не произноси этого имени! Запрещаю! Иначе ты меня выведешь из себя!

Селестина поднялась:

— Фелиси, пойдем со мной на кухню, ты расскажешь мне все о моем сыне, ведь у меня не каменное сердце, как у некоторых, которым должно быть просто стыдно жить на этом свете!