Дарья Донцова - Укротитель Медузы горгоны

– И что теперь? Как спектакль доиграешь?

Актер замер с полуоткрытым ртом.

– Новая жена, конечно, красавица молодая, но старому дураку помочь неспособна, – продолжала Иратова. – Где сейчас твоя жена? По магазинам ходит? Ох, Ваня, Ваня, натворил ты глупостей, ушел от меня, теперь никому не нужен…

Клюев начал багроветь.

– Отштань! Шука! Шволошь!

– Может, у меня и скверный характер, – неконфликтно откликнулась Софья Борисовна и протянула Клюеву небольшую железную коробочку: – Но если с супругом, даже бывшим, беда случается, я всегда оказываюсь рядом. Возьми, Ваня, тут зубы. Когда мне утром дантист позвонил и предупредил, что твои новые протезы выпасть могут, я испугалась. Тут же вспомнила, как ты в спектакле «Ночь на кладбище» главного героя играл. Тогда система на присосках еще не была готова, и Олег Евгеньевич, спасибо ему огромное, изготовил пластмассовые мосты специально для той роли. Они легко снимались и надевались. Я их не выбросила после того, как пьесу ставить перестали, на всякий случай сохранила. И сегодня с собой прихватила. Сердцем чуяла – приключится с тобой неприятность. Вот, держи, они должны подойти.

Иван Сергеевич открыл коробочку. Я увидела две челюсти и удивилась: какие-то они странные… Вроде зубы как зубы, белые, но что-то с ними не так.

– Где гель? – повернулась ко мне Иратова.

Я схватила со стола тюбик и протянула актрисе. Та открутила колпачок, помазала пластик прозрачным гелем и велела Клюеву:

– Не стой столбом! Твой выход через секунду.

Клюев живо сцапал протезы и, забыв поблагодарить бывшую жену, умчался на сцену, где Розалия уже во всю мощь легких взывала:

– Где он? Где мой Ромео? Где единственный и желанный?

– Уф… – выдохнула Софья Борисовна. – И так всю жизнь. Вечно я перед Ваней соломку расстилаю, боюсь, как бы больно не шмякнулся.

– Хорошо, что вы такая предусмотрительная, – пробормотала я, – старые искусственные челюсти очень сейчас пригодились.

Иратова привычным жестом поправила прическу.

– У Ивана смолоду пародонтоз, вот он и потерял все зубы. Нынче можно импланты вставить, но, скажу по секрету, Клюев до одури боится бормашины, только та зажужжит, он чувств лишается. Олег Евгеньевич устал его уговаривать и рукой махнул на дурака. А съемные протезы иногда ломаются. Лет семь назад Лева поставил пьесу «Ночь на кладбище», и за неделю до премьеры Ване приспичило козинаки слопать. Ну и развалились его челюсти! Клюев к дантисту кинулся, а тот руками развел: «Быстро новые не изготовить». Хорошо, я не растерялась, попросила Олега: «Сделай моему идиоту временные, исключительно для сцены, вот только клыки надо…» О господи! Совсем забыла, только сейчас вспомнила!!

Софья Борисовна замерла на полуслове. Я в недоумении смотрела на только что весьма бойко тараторившую Иратову. Что случилось? Почему актриса растерянно моргает?

Со стороны зала понесся гомерический хохот вперемешку с бурными аплодисментами, перетекающими в овацию. Я глянула на сцену через щель в заднике.

Иван Сергеевич стоял лицом к публике, подняв руки так, как это делают цирковые артисты, удачно исполнив сложный трюк. Розалия Марковна, схватившись за живот и позабыв про клетку с кошкой Меркуцио, медленно брела к заднику, где прятались мы с Софьей Борисовной. Мне вдруг показалось, что Глаголевой плохо, у нее приступ холецистита или воспалился аппендикс, но через секунду стало понятно: Джульетта умирает со смеху.

Вообще-то профессиональные артисты приучены к разным непредвиденным, в основном комическим, ситуациям, которые случаются на сцене, а кое-кто нарочно их подстраивает, чтобы разыграть коллегу, поэтому лицедеи никогда не теряются и продолжают играть спектакль, будто так и надо. Но, видно, сейчас произошло нечто экстраординарное, если прима не смогла взять себя в руки. А Лоренцо, пытаясь спасти положение, сдавленным голосом нес совсем уж ахинею:

– Наш Ромео… он… э… сами понимаете… умер парень от любви, поэтому теперь с ним такое…

– Дайте занавес… – простонала Розалия, заметив нас с Иратовой. – Или нет, пусть выйдет кормилица… Кто-нибудь, уведите Ивана! Ой, не могу! Ой, держите меня семеро! Вот учудил!

Словно услышав слова Глаголевой, Клюев развернулся и побежал к нам. Лоренцо же закричал:

– Кормилица? А ну, давайте, дети, хором позовем ее: «Кормилица, выходи».

– Кормилица, выходи! – завопила публика, совершенно ошалев от того, что трагедия Шекспира превратилась в фарс.

Иван Сергеевич со всего размаха налетел на меня и зло прошипел:

– Нарочно это сделали, да?

– Вы о чем? – оторопела я.

Клюев оскалился, словно злая собака, и я ахнула. А потом постаралась не расхохотаться. Из верхней челюсти Ромео торчали… два длинных клыка вампира, испачканных кровью.

– Вот теперь выкручивайтесь, как хотите! – гаркнул Иван Сергеевич. – Я на сцену не пойду! Баста!

Резко повернувшись на каблуках, актер умчался в коридор, ведущий в служебные помещения.

Я перевела взгляд на Софью Борисовну.

– Да, да, я совсем забыла, – промямлила Иратова, – что в постановке «Ночь на кладбище» Ваня играл Дракулу. Я попросила Олега сделать ему челюсть с вампирскими зубами, они были предназначены исключительно для того спектакля. О, господи, Ромео-кровопийца… Что теперь делать?

– Горим! – истерично завопили из темноты. – Пожар! Спасайтесь! Выводите публику!

На следующий день в районе полудня я сидела в кабинете Льва Яковлевича и отвечала на вопросы парня, который, несмотря на теплый июнь, вырядился в шерстяной пуловер и шерстяные брюки. Последние были в пятнах и сильно измяты.

– Значит, по сути пожара вы ничего сообщить не можете? – сердито поинтересовался дознаватель.

– Нет, Егор Михайлович, – вежливо ответила я, – когда полыхнул гримваген, я находилась за сценой.

Бочкин постучал тупым концом шариковой ручки по столу.

– А откуда вы знаете, во сколько вспыхнул огонь? Назовете точно час и минуты?

– Конечно, нет, – возразила я, – просто в тот момент, когда кто-то закричал про пожар, я стояла вместе с Глаголевой, Клюевым и Иратовой у задника. Хотя нет, Иван Сергеевич уже умчался. Полагаю, он поспешил к Обоймову.

– Путаетесь вы что-то в показаниях, – строго заметил полицейский. – То Клюев рядом, то его нет. Скажите честно, возгорание – ваших рук дело?

– Назовите хоть одну причину, по которой я могла поджечь гримваген и убить Свету Мускатову. Вы меня задерживаете? – осведомилась я.

– Нет, – буркнул парень.

– Тогда, простите, я пойду. Больше мне нечего сказать, – отрезала я и направилась к двери.

– Степанида, нам придется еще не раз встретиться! – крикнул мне в спину Бочкин. – Сейчас я отпускаю вас, но это ненадолго!