Дарья Донцова - Инкогнито с Бродвея

Собеседница вдруг поджала губы.

– Вы почему меня в кафе позвали?

Меня насторожила резкая смена ее настроения, но выпадать из роли не стоило.

– Да просто так. Ходила в магазин, что через пару домов от вашего приюта, ой, простите, отеля, пошла назад к метро. Увидела вас. И обратила внимание на ваш очень усталый вид, а я как раз собиралась кофейку хлебнуть. Сама когда-то служила в клинике, знаю, как трудно с больными. Считайте мое приглашение проявлением цеховой солидарности.

– Вы врач? Медсестра? – начала допытываться Алена.

– Нет, нет, простой санитаркой была, бегала с ведром и тряпкой по коридорам, – сказала я чистую правду.

Девушка взяла еще одно пирожное.

– И что, вот так бывает – из техничек в писательницы?

Я налила себе еще заварки из чайника.

– Значит, вы меня узнали…

Собеседница откусила от эклера.

– Бывшая свекровь вашими книжками зачитывалась, а на обложках фото есть.

– Почему вы не сказали Майе Владимировне, что я писательница? – поинтересовалась я.

Алена улыбнулась.

– Зачем? Если сами так захотели, на фиг мне лезть… Свекровь о вас всю информацию собрала, знаю, что вы любите сами расследование вести, живо сообразила: неспроста вы к Кузнецову заявились. И Майя наша, смотрю, задергалась. Она никогда посетителей к родственникам не сопровождает, не царское это дело, для такой работы специально обученный администратор есть. Но с вами наша барыня прибежала. Явно испугалась.

Я поставила чайник на место.

– Клюкина занервничала, потому что к Кузнецову никто никогда не приходил, а тут вдруг мы с господином Дмитриевым появились?

Алена начала вытирать салфеткой пальцы.

– Я знаю кое-что интересное. Но понимаете, оклад у меня маленький, работа тяжелая…

– Сколько? – прямо спросила я.

Медсестра вынула из сумочки телефон, напечатала цифру и показала мне.

– Вот… Мой бывший муж помощник нотариуса, и он всегда говорил: никогда не произноси вслух ничего такого, о чем не должны знать третьи лица, и не пиши на бумаге. Лучший вариант – мобильный. Напечатала, показала, стерла. Переводите мне на карту все целиком – и я с вами откровенничаю. Не переводите – ухожу. Спасибо за кофе с пирожными.

Я достала свой телефон.

– Номер карты и название банка сообщите, сейчас онлайн переброшу.

Минут через пять Алена весело затараторила:

– Суперриссимо! Деньжата в клетке! Майя вам не соврала, когда сказала, что Милену, прежнюю сиделку Кузнецова, уволила. Но Клюкина не в курсе: мы с Миленой лучшие подруги. Когда Нефедову выперли, она мне сказала: «Главврач замену мне искать стала, объявление в Интернет скинула. Звони прямо сейчас. Научу, что говорить надо и как себя вести, чтобы тебя на мое место взяли». А я тогда в психоневрологическом стационаре работала. Ой, там жесть! В Москве трудно медичке устроиться.

Я возразила:

– Ехала вчера в машине и слышала, как по радио рассказывали, что в столичных клиниках дефицит среднего персонала.

– Так то ж в муниципальных! – поморщилась Алена. – Там три копейки платят, а работой по брови заваливают. И от больных денег не дождешься. Апофеоз благодарности – дешевая шоколадка или торт несъедобный со взбитыми сливками из растительного сырья.

– Что желаете? – спросила официантка, подходя к столику.

– Еще чаю, кофе и пирожных, – заказала я.

– Мне хотелось в платный медцентр устроиться, – продолжала откровенничать Алена, – да только туда без знакомств – никак. Спасибо, Миленка дорогу подсказала. Я все сделала, как она велела, и Клюкина договор подписала. Знаете, почему Милку на улицу выставили? Майя Владимировна через пару месяцев работы ей нежно так сказала: «Милочка, ты прекрасный специалист, лучше всех. Хочу тебя поощрить – буду отпускать иногда отдохнуть на пару часиков. Только никому об этом не рассказывай».

Алена воткнула в поданный ей бокал с латте соломинку.

– И потом действительно раз или два в неделю главврач заходила в квартиру Кузнецова и сюсюкала: «Миленочка, в десять вечера можешь уйти, а в полночь возвращайся. Николай Петрович спокойно спит. Если же вдруг забеспокоится, я его услышу».

– Каким образом Клюкина поймет, что больному нехорошо? – удивилась я.

– Миленка тот же вопрос задала, – хихикнула Алена. – Майка надулась: «Дорогая, это не твоя проблема. Сбегай в кино, в фитнес на тренировку запишись, в круглосуточный магазин сходи». Миленка, глупышка, ей в ответ: «За больного я отвечаю. Не дай бог, что плохое произойдет, кого ругать станут?» Главврач обозлилась. «Милена, я не обязана объяснять тебе свои действия, но все же скажу. У Николая Петровича есть брат, и он хочет общаться с Кузнецовым, но делать это наедине. Поэтому ты, когда я тебе велю, будешь уходить из клиники. И никому не станешь рассказывать об этом, если, конечно, намерена сохранить прекрасную службу с регулярно выдаваемой зарплатой». Нефедова послушалась. И сначала радовалась, что получила свободное время, она весело его с Юрой, своим женихом, проводила. Но потом стала замечать странности. Вернется Миленка в квартиру Кузнецова, а в ней женскими духами пахнет, дорогими.

Я бросила в чашку кусок лимона.

– На мой взгляд, ничего необычного. Ведь Клюкина провожала гостя к Николаю, отсюда и аромат ее благовоний.

Алена аккуратно взяла «картошку».

– Смешно! Запах всегда был разный. Майя Владимировна на службе парфюмерией не пользуется, не профессионально обливаться туалетной водой, когда дело с больными имеешь. Но самое главное вы не дослушали. Всякий раз, когда Милка назад приходила, дядя Коля не спал, сидел в кровати и безостановочно твердил: «Фать-фать-фать».

– Фать-фать-фать? – повторила я. – Он бредил?

– Конечно, – согласилась Алена. – А иногда плакал, повторял: «Фать-фать-фать, капли, капли, не хочу, плохо».

– Больной человек, – пожалела я Николая Петровича, – бог весть, что у него в голове вертится.

– Верно, – снова не стала спорить медсестра. – Но я давно с безумными работаю и заметила: их бред часто имеет какое-то вполне логическое объяснение, надо лишь до него докопаться. В психоневрологическом стационаре, где я раньше служила, содержался один мужчина, пожилой совсем дедушка. Так вот он, если ажитировался, на всех бросался и орал: «Ножи точить! Кастрюли паять!» Доктором там работала Анна Васильевна, очень хорошая женщина и умная в придачу. Она с этим старичком постоянно беседовала и дорылась до истины. Когда пенсионер был маленьким мальчиком, его мать завела любовника. А по Москве после войны ходили по дворам мастера, которые точили ножи-ножницы и чинили кухонную утварь, в старых горшках дырки заделывали, новые-то кастрюли тогда было не купить. С одним из тех точильщиков женщина и встречалась, пока муж был на работе. Но однажды законный супруг в неурочный час домой вернулся и застал жену в постели с другим. Точильщик удрал, а муж спутницу жизни задушил, расчленил и вынес из квартиры. Причем проделал все это на глазах у ребенка, приказав ему молчать об увиденном. У мальчика начались проблемы с психикой, и в конце концов он совсем умом двинулся.