Елена Логунова - Синяя курица счастья

— Тонкий душевный порыв — это рассказать бабе, что ее злые слова убили насмерть мужика? — максимально упростила я.

— Думаешь, ей это было бы неинтересно и маловажно?

— Почему же…

Я восстановила в памяти образ стервозной садистки, который сложился у меня в процессе знакомства с письмом, — этой гадкой бабе самоубийство отвергнутого поклонника могло только польстить.

С другой стороны, я могла ошибаться. Если дамочка не злая ведьма, а обыкновенная истеричная дура, такой финал ее шокирует.

Так, может, надо рассказать ей, чтобы впредь неповадно было посылать мужиков так далеко — аж на тот свет?

— Точно! Ты непременно должна это сделать! — воодушевился внутренний голос. — Тем более что именно ты последняя, кого бедняга видел перед смертью!

— Но я же…

— Понимаю, понимаю, ты не знаешь ни имени этой женщины, ни ее адреса или телефона, но этой информацией должен располагать Рюрикович, который принимал заказ! — Альтер эго мощным потоком слов смело мои робкие возражения.

Я посмотрела в окно. Погода была так себе — нормальная сочинская демисезонная: плюс тринадцать, облачно и ветрено.

Почему бы мне не подышать свежим воздухом?

— По дороге к офису свежего воздуха — завались! — поддержал мое намерение внутренний голос.

И добавил аргумент, который решил дело:

— Заодно отдашь Рюриковичу расписку в получении письма, и он расплатится с тобой за выполненную работу!

Я смекнула, что эти деньги — мой единственный реальный шанс питаться в ближайшие дни еще чем-нибудь, кроме пустой овсянки, и без промедления полезла в шкаф за чистой одеждой.

То, в чем я явилась домой вчера, откисало в тазике с мыльной водой, и у меня пока не было уверенности, что все вещи удастся спасти. Перспектива обновления гардероба нависла надо мной как дамоклов меч: денег на шопинг у меня не имелось вовсе.

— Будешь шить платья из занавесок, как Скарлетт О’Хара, — предложил выход внутренний голос.

Я покривилась. Велюровые шторы в моей съемной квартире — это богатая летопись старинного семейства моли, каждое из поколений которого оставило свой след в истории проплешинами и дырами. Я эти кулисы судьбы стараюсь лишний раз не трогать — боюсь порвать на лоскуты.

Воображая, как волшебно я буду выглядеть в самодельных велюрово-кружевных штанах и романтичной блузке из пожелтевшего тюля, я оделась к выходу. О, ничего такого винтажного, просто самые обычные джинсы и толстовка.

О появлении новых гостей я узнала раньше, чем они о себе заявили: на лестнице акустика, как в филармонии, а дверь у меня тонкая и, стоя в прихожей, я слышу все, что происходит на площадке. Тем более что «находиться в прихожей» как раз и означает «стоять под дверью»: это помещение моей хрущевской однушки крайне невелико, отнюдь не бальная зала.

— Хотя при большом желании потанцевать возможно и здесь, — напомнил внутренний голос, шутливо намекая на хореографические упражнения агентов Смитов.

Вверх по лестнице морским приливом поднялся многоногий топот. Трель звонка влетела мне прямо в ухо и испуганной летучей мышью заметалась по мозговым извилинам.

— Кто там?! — сердито и, вероятно, слишком громко спросила я. — И, поскольку только что вспоминала визит агентов ФСБ, язвительно добавила: — Надеюсь, не ЦРУ?

За дверью сделалось очень тихо.

Пауза затянулась.

— Если это действительно агенты ЦРУ, то они до онемения поражены твоей невероятной проницательностью, — прокомментировал внутренний голос.

— Так кто там? — повторила я, теряя терпение.

— Откройте, это из домоуправления, — ответил мне мужской голос.

— Хорошая «легенда», — сдержанно похвалила я. — А чем докажете, что вы не жулики?

— Наталья, открой, это Марья Васильна! — Мужской голос за дверью трансформировался в женский.

— Доказали, — согласилась я и открыла дверь.

На пороге, с трех сторон окруженная мужчинами в спецовках, нарядной новогодней елочкой высилась бабушка-управдом. Сходство с праздничным деревцем ей придавали зеленый в красный горошек махровый халат, ниспадающий почти до пят, и венчающий верхнюю оконечность бабушки изящный ободок из золотистой пластмассы со стразами.

— Что-то случилось? — спросила я, потому что столь богатый наряд определенно требовал особого повода.

Серую повседневность Марья Васильевна собой не украшает. Ее обычная униформа — байковые халаты темных тонов.

— Пока нет и надеюсь, что не случится, — ответила бабуля-управдом, без приглашения внедряясь в мое жилище.

Четверо мужиков с чемоданчиками и ящичками последовали ее примеру, причем в отличие от Марьи Васильевны не задержались в прихожей.

Я оглянулась, провожая взглядом вторженцев. Они мгновенно рассредоточились по квартире и деловито завозились, хлопая дверцами шкафчиков, скрипя сдвигаемой мебелью, простукивая стены и щупая батареи.

— Это налет или погром? — уточнила я у оставшейся не у дел управдомши.

— Это внеплановая проверка сейсмоустойчивости! — важно объяснила она. — Не пугайся, ребята аккуратные, ничего не испортят. У меня даже пыли не натрясли.

— А у вас они тоже в ящички заглядывали? — усомнилась я.

— А то как же! — Марья Васильевна кивнула так энергично, что ободок перекосился. — Сейсмоустойчивость — это очень серьезно!

— Похоже, что так, — согласилась я и вздохнула. — А это надолго?

Рюрикович не сидит в офисе целый день. Гарантированно застать его в здании, где помещается контора «Лично в руки», можно только с часу до двух, и то лишь в случае, если знаешь, где искать: на первом этаже у нас кафе-хачапурная, которое держит тесть шефа дядя Ашот. Зятя он кормит бесплатно, и в обеденный перерыв Рюрикович почти всегда в кафе «Ахтамар».

— Собралась куда? — Марья Васильевна оценила мой внешний вид (одна рука в рукаве пальто, вторая держит сумку, ноги обуты в сапоги и нервно подергиваются). — Торопишься?

— Очень!

— Беги, я присмотрю, чтобы все в порядке было, — предложила бабуля. — Ключ оставь мне, я дверь закрою, вернешься — заберешь.

— Спасибо!

Я отдала бабке ключ и ушла, оставив квартиру под надежным присмотром.

Марья Васильевна — мировая старуха, за ней весь наш дом как за Великой Китайской стеной.

Очень заблуждаются те, кто думает, что работа в офисе — это тепло, уютно, ля-ля-ля и печеньки.

Настоящая работа в офисе — это боль, кровь, кишки на паркете и невидимые миру слезы в два раунда с перерывом на обед. В перерыве — антагонизм столовского борща полуфабрикатной котлете и мысли о тщете всего сущего. Потом опять кровь, боль, кишки, пытки степлером и дыроколом, массовые убийства мыслью и словом на расстоянии по корпоративному тарифу сотовой связи, подковерное дзюдо, закулисное сумо и кулуарное строительство ноевого ковчега из макулатуры с параллельным оформлением лицензии на отстрел непарных тварей, которым не светит попасть на борт.